Красные ворота

Коншин заикнулся о коктейль-холле, но Наташа отвергла с ходу. Тогда, может, в кафе-мороженое, предложил он.

— Давайте просто пройдемся… Все-таки немного пахнет весной, — сказала она, хотя было пасмурно и слякотно.

Он осторожно взял ее под руку, опасаясь, что отдернет она ее и скажет «не надо», но сегодня она этого не сделала, и они пошли по Садовой вниз к Орликову…

— Вашей маме я, наверно, не очень показался? — сказал он как можно непринужденней.

— Честно говоря, не показались, — улыбнулась Наташа. — Правда, она сказала, что вы-то сами ничего, но вот ваша профессия…

— Профессия что… — он задумался. — А вот то, что через два года тридцать стукнет, а ни черта еще не сделано, даже не начато… А ведь в тридцать семь погиб Пушкин, в двадцать семь Лермонтов.

— Опять вы задираете нос! Даже как-то неловко, по-моему, вспоминать о них. Неужто, Алексей, нельзя жить просто, не выпендриваясь, не воображая из себя невесть что?

— Но для чего-то мы остались живыми?!

— Ах, вот что вас мучает, — усмехнулась она.

— Да. На войне мы брали выше себя!

— На войне, наверно, все брали выше себя, — резонно заметила она.

— Я и до войны не мыслил себе спокойной мещанской жизни: хождение на работу, возвращение в семейный уют, газетка в руки, обед, разговоры о том, что купить, рюмка водки перед обедом под селедочку в воскресенье… Я думал о другой жизни, не представляя ее точно, но другой…

— Да? Еще перед войной? Интересно, — она внимательно посмотрела на него.

— Да, еще перед войной… Помните же, у Печорина — «чувствую силы в себе необъятные и назначенье высокое»? Я тоже ощущал нечто подобное.

— Значит, начинали пыжиться еще мальчишкой?

— Что ж, можно назвать это и так, — грустно согласился он.

На Колхозной он предложил ей зайти в кафе-мороженое. Они перешли на другую сторону. В кафе было дымно, шумно и много пьяных. Наташа поморщилась и сказала, что ей не очень-то хочется сидеть в этом угаре.

— Тогда, может, зайдем ко мне? — спросил без всякой надежды, но Наташа вдруг согласилась. — Тогда я мигом, куплю что-нибудь. Подождите меня.

Он, не раздеваясь, прошел к буфету, взял плитку шоколада, бутылку токая.

Наташу он провел к себе, разумеется, с парадного хода. И когда по коридору застучали ее каблуки, соседка приоткрыла дверь и уставилась на Наташу, разглядывая не столько ее, сколько меховую шубку.

— Ишь каких стал водить, в мантах меховых, — прошипела она.

— Не обращайте внимания, — шепнул он. — Это такая стервь, житья нету.

— Ничего, очень даже любопытно, — бросила Наташа вскользь и усмехнулась.

Коншин же про себя обругал соседку почище и заспешил к своей двери. Раздел он Наташу в комнате, чтоб ее шубка не смущала соседей. Она вошла в комнату и с интересом обвела ее взглядом.

— А у вас, оказывается, порядок, — дивилась она.

— А как же. Армейский. Приучен.

— Я в жилище художников представляла вроде тети Тониной обстановочку.

— Садитесь, Наташа, я сейчас накрою на стол.

Он достал из буфета бокалы, тарелочки, откупорил бутылку, разломал на дольки шоколад, зажег настольную лампу с оранжевым абажуром — так вроде уютней будет и выключил верхний свет. Наташа иронически улыбалась, поглядывая на все эти приготовления.

— Когда же вернутся ваши родители?

— Наверно, через несколько месяцев, как закончится стройка у отца.

— А пока, значит, наслаждаетесь свободой?

— Наслаждение довольно относительное. Я не умею хозяйничать и вообще…

— Судя по замечанию соседки, все-таки наслаждаетесь.

— Да ну ее! Это она нарочно, чтоб сделать мне пакость. Не обращайте внимания.

Наташа поднялась, прошлась по комнате, рассматривая фотографии, развешанные на стенах.

— Это ваш отец? — показала она на фотографию.

— Да.

— Судя по фуражке, он инженер?

— Да, путеец… Но это старая фотография, он давно уже не носит фуражку. С тридцать пятого, после того как его обозвали в трамвае вредителем. Помню, он пришел весь побелевший, бросил матери фуражку и сказал: «Спрячь».

Коншин разлил вино и пригласил ее за стол. Он села.

— За что выпьем? — спросил он.

Наташа не ответила, она рассматривала висевший на стене городской пейзаж — Петровка со стороны ЦУМа при закате.

— А это неплохо у вас получилось.

— Да? — обрадовался он. — Могу подарить.

— Что ж, подарите.

Он вскочил, снял пейзажик и положил перед ней.

— Так за что выпьем? — повторил Коншин.

— А за что бы вы хотели?

— За вас, Наташа, конечно. И чтоб у нас было все хорошо. И проще. А то я перед вами всегда теряюсь и чувствую себя идиотом.

— Давайте за это, — вяло улыбнулась она. — Только вряд ли это будет. Я про «хорошо».

— Я хочу, чтоб это было, — постарался он сказать это с силой и убежденностью. Наташа чуть усмехнулась.