Красные ворота

Володька вышел на улицу. Шел не спеша, задумавшись. В один день свалились на него две страшные правды, о которых он смутно, очень смутно догадывался, но старался не углубляться, отбрасывал их от себя. И как ни странно, первая, вроде бы не касающаяся его лично, оказалась труднее, неподъемней и, видимо, как раз потому, что касалась не только его, а всей страны. Вторую — об отце, только что узнанную, он принял спокойней, потому как не только хорошо помнил «Хождение по мукам», но и читал еще мальчишкой воспоминания Шульгина, где трагедия и безысходность белого движения были ярко, а главное, изнутри описаны, и он, читая в тридцатые эти вещи, уже понимал, что были субъективно честные, умные и благородные люди, которые не могли просто по своей сущности принять революцию. А в честности, смелости и в любви к России своего отца Володька сомневаться не мог — два «Георгия» в германской войне тому порукой. И это было для него более существенным и определяющим, чем все остальное. Отец честно воевал за Россию, и он, Володька, тоже воевал за нее неплохо. А Россия все-таки одна, хотя каждый может видеть ее по-своему.

С Коншиным встретились на улице, как и договорились по телефону. Алексею тоже было что рассказать Володьке. На днях он заходил к Марку, и тот вдруг разоткровенничался о плене, потряся Коншина некоторыми подробностями.

Да, ребята жили, увы, не в безвоздушном пространстве, и рано или поздно через судьбы других людей прорывались к ним крупинки правды о времени, пугающие, вызывающие тревожные недоумения и тяжелые раздумья. И как ни гнали они их от себя, все равно жизнь открывалась им то одной, то другой своей стороной, ломая и деформируя их прежние представления.

В сегодняшний вечер Володька и Коншин впервые, наверно, за время их дружбы завели совершенно откровенный разговор.

— Ты знаешь, что рассказал мне Марк? — сразу начал Коншин. — Оказывается, он, понимаешь, он заявил, что у нас нет пленных, а есть предатели…

— Ну, это-то мы краем уха слыхали.

— Слыхали, но не знали, к чему это привело… Нашим пленным не помогал Международный Красный Крест, люди были обречены на голодную смерть. И выжили дай бог меньше половины, а пленных было миллионы. Наше счастье, что мы не служили кадровую на западе, а то бы… — не закончив, махнул Коншин безнадежно рукой.

— Да… Ребята из моего класса, служившие там, почти все пропали без вести, — вздохнул Володька, а потом стал рассказывать о сегодняшней прогулке с отцом Сергея.

Они шли по оживленной Сретенке. Горели фонари, светились витрины магазинов, около «Урана» толпился народ — шел фильм «Русский вопрос», в Селиверстовом переулке шумела небольшая очередь перед пивным баром, навстречу попадались парочками девушки с призывно-ожидающими глазами… Вокруг крутилась обычная жизнь вечерней московской улицы, а в них сидело глубоко запрятанное фронтовое ощущение, очень неприятное и тяжелое, когда, бывало, они знали о готовящемся наступлении, а другие нет и беспечно занимались своими делами, болтая о пустяках.

— Теперь я понял слова Марка о строе, — сказал Коншин. — Очень хреново, когда оказываешься вне его.

— Мы не вне, только чуть впереди, — усмехнулся Володька.

— Все равно не по себе. Выбросить нужно все из головы, к чертовой матери. У нас своих личных проблем хватает, а тут еще… — Коншин резко бросил окурок. — К черту!

— К черту — уже не выйдет, Алексей. Теперь нам с этим жить, никуда не денешься.

— Михаил Михайлович говорил, что страна идет в походной колонне среди вражеского окружения, ну и все этим объяснил. Может, и верно?

— Не думаю… Знаешь, вспомнилось сейчас, был у меня один солдатик из «отцов», так вот он в атаках никогда имя его не выкрикивал.

— У меня тоже такие были. Мало, но были… Ладно, хватит об этом. Зайдем в бар, трахнем по кружечке?

— Неохота, Леша, да и домой пора.

Уже какой раз отказывается Володька от выпивки. То ли одалживаться не хочет, с деньгами-то у него туго, либо вообще потерял интерес к ней.

34

Восьмого марта Коншин позвонил Наташе на работу и сказал, что встретит ее и если она не возражает, то можно зайти ненадолго в кафе. Наташа насчет кафе ничего определенного не сказала, но против встречи не возразила.

Идя к Красным воротам, Коншин думал, что очень жаль, не может он рассказать ей обо всем том, о чем говорили они с Володькой, что, пожалуй, подожмет она отчужденно губки, скользнет похолодевшим взглядом и бросит пренебрежительно — опять, дескать, вы что-то изображаете… Да, не очень-то об этом поговоришь, и не только с Наташей. Держать это в себе придется, а тяжело, вышло же так, словно отошли они куда-то с Володькой в сторону и отделились своим знанием от других, которые пока ничего не знают… А вокруг-то идет обычная жизнь, вот у метро мимозу продают… Купил он несколько маленьких букетиков, преподнесет Наташе в честь праздника.

Наташу, может, и тронули букетики, но приняла она их с ироническим удивлением:

— Бог ты мой, даже цветочки. Что с вами случилось, Алексей?

— Сегодня же ваш праздник, — промямлил он.