Красные

Интересно, что за неделю до суда, 2 июня 1937 года, Сталин, заявив на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР о том, что «такая уйма показаний самих преступников и наблюдения со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что несомненно здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами», добавил еще, что этот «заговор» похож на то, что произошло в 1936 году в Испании. Антонову, который прекрасно знал всех расстрелянных, работал в Испании и был когда-то сторонником Троцкого, все это ничего хорошего не сулило.

В конце сентября 1937 года его жена уехала в Сухуми на лечение. В одном из писем к ней от 1 октября 1937 года Антонов писал: «Чувствую напряженность борьбы». По версии Антона Антонова-Овсеенко, его отец в это время консультировал создателей фильма «Ленин в Октябре», который режиссер Михаил Ромм снимал поистине ударными темпами — картина должна была выйти на экраны к 20-летию Октября. Правда, показывать разрешено было только Ленина, Сталина, Дзержинского и Свердлова — такова воля самого Сталина, и Антонов-Овсеенко знал об этом. Его самого в фильме заменил некий рабочий Матвеев, Эйно Рахья — некий рабочий Васильев, Троцкого, Каменева и Зиновьева только ругали, и то заочно. Даже министров Временного правительства с Керенским показали, а большевиков — почти нет. Ну и Горького еще. Так вот, по рассказу Антона Антонова-Овсеенко, 11 октября его отец до позднего вечера консультировал создателей фильма. А когда ночью пришел домой, то вскоре был арестован.

Он сидел на Лубянке, в Лефортове, в Бутырках, снова в Лефортове. Сначала он отрицал все обвинения против него, утверждал, что допущена ошибка, и требовал от следователя предоставить ему «уличающие материалы». Но затем вдруг написал письмо на имя наркома внутренних дел Ежова, в котором признавался в своей «антисоветской деятельности».

«Контрреволюционный троцкизм должен быть разоблачен и уничтожен до конца, — писал он. — И я, оруженосец Троцкого, раскаиваясь во всем совершенном против партии и Советской власти, готов дать чистосердечные признания. Надо прямо сказать, что обвинение меня врагом народа правильно. Я на деле не порвал с контрреволюционным троцкизмом… Эта контрреволюционная организация ставила себе целью противодействие социалистическому строительству, содействие реставрации капитализма, что ее смыкало по существу с фашизмом… Я готов дать развернутые показания следствию о своей антисоветской, контрреволюционной работе, которую осуществлял и в 1937 году».

Нет сомнений, что эти «признания» он дал под физическим или моральным давлением следователей. Вполне возможно, ему пригрозили уничтожением его семьи. Жену Антонова, кстати, арестовали уже 12 октября в Сухуми и привезли в Москву. Не исключено, что ему сообщили об этом, чтобы усугубить его мучения. Как вспоминал потом сын советского партийного и профсоюзного деятеля Михайла Томского Юрий[16], в феврале 1938 года он оказался в одной камере с Антоновым. «Он был нездоров, с опухшими ногами, но держался удивительно бодро, — писал он. — Во второй половине дня вокруг него обычно собирались все обитатели камеры, и Владимир Александрович рассказывал о своих встречах с Лениным, об Октябрьской революции, о борьбе испанского народа против фашизма. О себе он говорил очень скупо.

Владимир Александрович ничего не подписал на «следствии«…С негодованием вспоминал следователя, который предупредил его о предстоящей казни. Помнится один эпизод, рассказанный Владимиром Александровичем. Во время одного из допросов в кабинете следователя не был выключен радиорепродуктор. Следователь, озлобленный упорным отказом арестованного подписать клеветнические материалы, назвал старого революционера врагом народа.

— Ты сам враг народа, ты настоящий фашист, — ответил ему Владимир Александрович.

В этот момент по радио передавали какой-то митинг.

— Слышите, — сказал следователь, — слышите, как нас приветствует народ? Он нам доверяет во всем, а вы будете уничтожены. Я вот за вас орден получил!»

Обвинительное заключение по его делу было утверждено 5 февраля 1938 года. Антонов обвинялся в том, что еще в 1923 году, работая начальником ПУРа, совместно с Троцким разрабатывал план вооруженного выступления против советской власти, а затем, занимая должность полпреда в Чехословакии, Литве и Польше, вел «троцкистскую деятельность в пользу польской и германской военных разведок». Припомнили и Испанию, не забыв его «покровительство» анархистам. Обвинения сводились к тому, что Антонов-Овсеенко вошел в организационную связь с германским генеральным консулом и фактически руководил троцкистской организацией в Барселоне в «борьбе против Испанской республики».

Жена Антонова обвинялась в том, что была связана с польской разведкой и что была осведомлена о шпионской связи своего мужа, а также о деятельности троцкистской террористической организации.