Красные

Надо сказать, что в деле «Антона Кабанова» все произошло именно так, как и предсказывали журналисты «Веча». Подпольная организация большевиков в Севастополе подготовила побег из тюрьмы по всем правилам — заключенным сумели передать револьверы и напильники, которыми они подпилили кандалы. Затем в нужный момент подпольщики попросту взорвали часть тюремной стены динамитом и 21 заключенный, стреляя по часовым, вырвался на свободу.

Газета «Крымский вестник» от 17 июня 1907 года отмечала, что «края громадной бреши в стене густо прокопчены дымом от взорвавшегося снаряда» и что «розыски бежавших и обыски производились в разных местах города всю ночь». Среди бежавших был, конечно, и «Антон Кабанов». Он же «Никита». Он же «Штык». Он же Овсеенко.

Вскоре он нелегально уехал в Москву, оттуда в Гельсингфорс. Затем опять перебрался в Россию. Позже, в одной из своих биографий, Антонов-Овсеенко отмечал, что «пытался вести работу среди матросов царской яхты «Штандарт». Подробности этой работы, правда, так и остались неизвестными. Но, судя по всему, ни к какому конкретному результату она не привела.

Он оказался в Москве, где жил под именем Антона (снова Антона!) Гука, мещанина местечка Креславка Двинского уезда. Снова был арестован. Его должны были отвезти «на родину», в Креславку — чтобы выяснить, действительно ли он является Антоном Гуком.

Разоблачение наверняка бы означало для него новый смертный приговор. Тогда было решено подкупить старосту и писаря Креславки. Те не отказались от денег. Так что, когда «Антона Гука» привезли «на родину», там его радостно встретили «земляки». Никаких доказательств причастности «Антона Гука» к революционному подполью у полиции не было, так что пришлось его выпускать.

Он вернулся в Москву. Было еще несколько задержаний и арестов, и летом 1910 года он был вынужден уехать из России в эмиграцию. Сначала в Германию, а потом во Францию.

Семь лет в Париже

Жизнь эмигранта — как правило, не сахар. Даже если он состоятельный человек. Но среди русских революционеров всех оттенков, которые вынуждены были жить в Европе в начале XX века, таких почти не было. Литературные гонорары, переводы от родственников и партийная «зарплата» составляли главную часть их «денежного довольствия». Многие из них еще и подрабатывали. Как могли.

Наш герой не стал исключением. Поселившись в Париже, он, во-первых, руководил своеобразной «биржей труда», которая пыталась устраивать эмигрантов на работу. Ну и сам старался найти себе работу. Одно время, к примеру, мыл витрины в магазинах. Однажды разбил в витрине стекло и хозяева выставили его на улицу. Один из знакомых описывал его в это время как «изможденного» человека, у которого одежда «износилась до предела».

Несмотря на нужду, он находил время и на то, чтобы увидеть известные парижские места, о которых знал еще с детства. В дневнике от 12 июня 1911 года Овсеенко записал: «Вчера я на целый день отдался Парижу. Я был (и был один) в Лувре — я просмотрел в нем почти все, все мне родное. Я сразу пришел к Джоконде, жадно всматривался в ее лицо… Джоконда смотрела с кроткой улыбкой — смотрела великая душа Леонардо[2], которая ни в чем, чувствуется это, не могла найти своего полного выражения».

Иногда он заходил в кафе «Ротонда» на бульваре Монпарнас. К тому времени оно уже считалось, как бы сейчас сказали, «культовым местом» среди литературной, музыкальной и художественной признанной и еще не признанной богемы, а также местом встреч и совещаний различных революционеров со всей Европы. Здесь бывали Пикассо, Модильяни, Шагал, Кандинский, Дебюсси, Прокофьев, Ахматова… Или люди другого склада — Ленин, Троцкий, Красин, Савинков… Находившийся тогда в эмиграции Илья Эренбург, описавший «Ротонду» в своих мемуарах «Люди, годы, жизнь», вспоминал: «Ротонда» была не притоном, а кафе; там владельцы картинных галерей назначали свидания художникам, ирландцы обсуждали, как им покончить с англичанами, шахматисты разыгрывали длиннейшие партии. Среди последних помню Антонова-Овсеенко; перед каждым ходом он приговаривал: «Нет, на этом вы меня не поймаете, я стреляный». Интересно, что он часто играл в шахматы с Борисом Савинковым — известным террористом, руководителем Боевой организации партии эсеров, ставшим потом одним из главных врагов большевиков и советской власти[3]. Но до этого пока еще было далеко.

К середине 1907 года революционное движение в России пошло на убыль. Правительству во главе с Петром Столыпиным с помощью энергичных и жестких мер удалось переломить ситуацию в свою пользу. Революционные партии оказались в состоянии глубокого кризиса. Они снова были загнаны в подполье и эмиграцию.