Красные

В «Нашем слове» Антонов-Овсеенко сотрудничал с Львом Троцким. Троцкий вспоминал: «Антонов-Овсеенко по характеру импульсивный оптимист, гораздо больше способный на импровизацию, чем на расчет. В качестве бывшего маленького офицера, он обладал кое-какими военными сведениями. Во время большой войны в качестве эмигранта он вел в парижской газете «Наше слово» военный обзор и нередко проявлял стратегическую догадку».

Тесные отношения с Троцким сохранятся у него на многие годы. Потом, правда, Антонов-Овсеенко будет всячески проклинать своего бывшего соратника, писать, что его наполняет «глубокий стыд» за то, что он оказывал Троцкому поддержку и совершал поступки, которые нельзя назвать иначе как подлыми. А свой тогдашний интернационализм называл «ослабленным троцкистским привкусом».

Но это его все равно уже не спасет.

…В Париже он жил не один. Это была его вторая семья.

Первой гражданской женой Антонова-Овсеенко (их брак формально не был зарегистрирован) стала фельдшерица, выпускница женских Бестужевских курсов в Петербурге по имени Анна. О ней сохранилось мало сведений — участвовала в революционном движении, арестовывалась и умерла во время Гражданской войны то ли от тифа, то ли от гриппа («испанки»), В 1904 году у них родился сын Владимир. Дочь Антонова-Овсеенко Галина уже на склоне своих дней, в начале 2000-х годов, рассказывала, что, когда ее отец и Анна, оба оказались в тюрьме, Владимира усыновил Дзержинский.

Но в эмиграции он оказался уже вместе с другой женщиной — Розалией (Руженой) Канцельсон (Дмитренко).

Галина Антонова-Овсеенко рассказывала, что она вышла за него «по горячей взаимной любви, вынудила его, атеиста, на венчание в церкви, родила ему пятерых детей: трех дочек и двух сыновей».

В Париже у них родился сын Антон (опять Антон), но вскоре он умер. Затем родилась дочка. И тоже умерла во младенческом возрасте. В мае 1917 года, перед самым возвращением в Россию, в Швейцарии у них родилась дочь Вера.

Возвращение

…В один из декабрьских дней 1916 года хозяин бистро, где Антонов пил кофе, спросил у него: «Слушай, русский! Ты знаешь, что Распутин убит? Выпьем же по этому поводу!» «Охотно, — ответил Антонов. — Но почему ж ты рад?» «Как — почему?! Ведь он — германский агент! Вот что пишут: «Распутин убит и убиты с ним германские интриги». Ты знаешь? Сепаратный мир! Русские хотят вести войну серьезно!»

Прошло еще два месяца, и до Парижа долетело известие о гораздо более грандиозном событии — в России произошла революция, монархия свергнута.

Антонов-Овсеенко вспоминал об этом так: «Легкий мартовский вечер, сиренево-томный в прелом дыханье весны. На малолюдном Авеню д’Орлеан, в кафе, прокуренном и грязном, за мраморными столиками — пестрые разговоры русских эмигрантов. Сегодня — никакого доклада. Так, после работы коротается вечер… И вдруг вбегает… Кто — не помню… К нашему столику… «В России — революция!.. Да, да! Царь отрекся… в пользу Михаила… Образовалось Временное правительство во главе со Львовым»…»

Русские эмигранты начали возвращаться в Россию. 3 (16) апреля в Петроград из Швейцарии через Германию, Швецию и Финляндию в так называемом пломбированном вагоне прибыл Ленин. Позже его противники всячески использовали факт этой действительно весьма двусмысленной поездки через территорию враждебного государства в пропаганде против большевиков, которых обвиняли в шпионаже в пользу Германии. А Уинстон Черчилль даже заявил, что Ленина ввезли в Россию в пломбированном вагоне как «чумную бациллу».

Однако в апреле 1917 года кроме Ленина в таких же поездах из эмиграции вернулись меньшевики, эсеры, анархисты, финские националисты, польские, литовские, латышские и еврейские социал-демократы и т. д. — всего 159 человек. А в сотрудничестве с Германией в Европе подозревали не только большевиков, но и, например, Троцкого, который вернулся в Россию через Канаду и Англию, эсера Виктора Чернова — он ехал из Франции через Англию, да и многих других.

Антонов-Овсеенко вспоминал, что французское правительство всячески сопротивлялось отъезду в Россию тех эмигрантов, которые выступали против войны, а отправляло сначала «отпетых оборонцев». И только 28 апреля 1917 года группе интернационалистов, в которой был и Антонов, разрешили выехать — через Англию, Швецию и Финляндию.

В Лондоне они посадили розы на могиле Карла Маркса. Затем на пароходе до Стокгольма, оттуда, поездом, до Торнио, на границе с Финляндией, которая тогда еще входила в состав России.

На пароме они начали переправляться через пограничную речку на финскую сторону. Увидели на ней красный флаг и запели «Интернационал». Выехавшие навстречу таможенник и представитель Временного правительства недовольно хмурились. А офицер-пограничник сказал: «Нельзя ли прекратить пение, господа?»

«Ах ты, язви тебя, — срывается у кого-то из наших, видать — сибиряк, — описывал этот момент Антонов. — Погоди, товарищ, — успокаиваем, — до Питера погоди».

Июль. Проба сил