Красный браслет

Снизу раздались торопливые шаги, девочка вздрогнула. Но это был Володя, которого встревожило их долгое отсутствие. Пришлось в машине все ему рассказать, но сперва ребята увидели, как умчались на серебристом внедорожнике Майские. Слушая рассказ, Владимир хмурился и с такой силой сжимал руль, что побелели костяшки пальцев. Маго сидел рядом с ним нахохленный, тоскливо поглядывал в окно – ехали уже по его улице.

– Маго, ты чего? – Таня разглядела в зеркале, что с другом что-то не так.

– Ничего, – буркнул мальчик, а потом добавил то, чего никто от него никогда не ожидал услышать: – Мне страшно.

Володя вытаращил на него глаза, Таня подпрыгнула на сиденье, потом робко напомнила:

– Маго, ты не умеешь бояться.

– Слушай, его на Кира не подменили случаем? – спросил сестру Володя.

Магомет невесело хмыкнул:

– Ага, подменили, да так, что я сам этого не заметил. Ну да, мне страшно ехать сейчас домой! Я уже понял, что бабушку нашли и что она умерла, но увидеть сейчас мать… и еще за Златку страшно, за Сонечку. За себя-то я не боюсь, но, если меня не станет, как мама это все переживет?

Таня погладила друга по плечу:

– Это не страх, Маго. Это сопереживанием называется.

Машина тормознула у входа во двор.

* * *

Эдика очень вежливо освободили от контрабандного браслета и препроводили через пару этажей, не задавая никаких вопросов. Он не мог сказать, хороший это знак или нет, выпустят на свободу или сразу без лишних разговоров разберут на органы. Редкий по возможности отключил все мысли, чтобы не поддаваться панике и трезво осознавать происходящее.

В кабинете, куда его ввели, он с некоторым удивлением обнаружил знакомого профессора, одного из тех, кто занимался его глазом. Благообразный дядечка преклонных лет с пронзительным, прямо орлиным взором. Он не выглядел поднятым с постели, и Эдик этому порадовался: хуже нет, чем иметь дела с разбуженным среди ночи человеком. Хотя, может, как раз выгнал бы в сердцах, и все дела. Если это в принципе возможно. Если нет насчет него особых распоряжений.

Профессор поднял на него усталый взгляд, сказал с легким упреком:

– Ну что же вы, Эдуард? Разве мало тех проблем, которые вы уже создали нашему Институту, отдельным его сотрудникам, городу в целом? Теперь еще и больных тревожите по ночам. И ладно бы только вашего друга.

«Все знает, холера, – мысленно резюмировал Эдик. – Мне конец».

– Знаете, мы тут, в Институте, на редкость терпимые люди. – Профессор улыбнулся краешком рта и сразу помолодел. – Видимо, потому, что нам не хватает контактов с миром. На многое закрываем глаза. Говорю это, чтобы развеять ваше недоумение насчет того, почему вы до сих пор еще здесь. Но сегодня, Эдуард, вам все же придется нас покинуть.

«Неужели отпускает? Или хитрость?» – Вот тут стало страшно, наверное, потому, что уже успела поднять голову надежда.

– И это грустно, потому что лично я привык доводить дело до конца. А состояние вашего нового глаза меня не вполне удовлетворяет. Возможно, виноваты вы сами, слишком рано начали активничать и своевольничать. Сбегали от нас, нервничали, ночей не спали.

«Точно хитрит, – думал Редкий. – При чем тут глаз, с ним никаких проблем».

– И я поэтому назначил вам полное обследование. Все ведь связано в наших бренных телах, и тот сосудик вашего глаза, которым я не вполне доволен, может так реагировать на нечто совсем другое. Но все же нам придется расстаться.

– Простите, вы меня выгоняете из Института? – не мог больше сдерживать себя Эдуард.

– Вы нарушили режим, у меня не остается…

– То есть меня вот так просто возьмут и выведут за ворота? Или куда-то переведут?

– За ворота, – вздохнул профессор.

Редкий едва не издал торжествующий вопль. Конечно, это могло оказаться подвохом, но, кажется, он был спасен. Осознав это, Эдуард осмелел:

– Профессор, в том отделении, где меня взяли, прежде лежала одна девочка. Вы наверняка о ней слышали, она из проекта «Первенцы». После пересадки сердца. С ней все в порядке?

Мужчина с интересом вгляделся в Редкого, даже усталость сошла с лица.

– Эдуард, я в курсе, что вы много лет были в организации, которая наблюдала за этими бедолагами. – Тон профессора говорил, что он далеко не сторонник опытов над эмбрионами, хотя вынужден закрывать на это глаза. – Поэтому не нахожу ваш вопрос неуместным. Девочка жива и в полном порядке. Ее перевели в другое отделение, где она, надеюсь, быстро восстановится.

– А вторая? – с нажимом спросил Эдик. – Та, у которой взяли сердце, что с ней?

Профессор стремительно помрачнел, отвел взгляд.

– Она умерла.

– Как? Ведь рядом с Викой…

Взметнулась вверх сухая бледная кисть.

– Я в курсе. Произошло непростительное головотяпство: пока переводили и устраивали Вику, о второй на время забыли, всего минут на десять, но этого оказалось достаточно. Виновные будут строго наказаны. Тем более горько, что донорское сердце уже было найдено. Да что тут говорить.

– Она совсем умерла? – спросил Редкий.

– Что вы имеете в виду? – взметнул изумленно седые брови профессор.

– Ну, мой друг Василий ведь тоже сперва умер.