Красный браслет

Это оказалась девушка лет двадцати пяти. Свободным от датчиков оставалось лишь ее широкоскулое лицо с крупными выразительными чертами. Встречаются изредка такие цельные типажи, когда по одной лишь кисти руки можно составить полный образ. А Эдик видел гораздо больше, и он как-то сразу догадался, что у девушки наверняка светлые волосы с оттенком пепла и пронзительно-голубые глаза. А о том, что она очень красива, и гадать не приходилось, хотя пациентка была до синевы бледна, губы запали, череп гладко выбрит. Голова частично скрыта под бесконтактным шлемом с розоватой подсветкой, такую он у Васи на шее наблюдал. Еще тогда предположил, что это какая-то фишка для заживления. Шли секунды, а Эдик словно залип на очень белой, похожей на колонну из белого мрамора шее девушки, широких гладких плечах. Успел даже заценить маленькую крепкую грудь, усилием воли отвел глаза, пробормотал сам себе:

– Извращенец ты чертов.

Шепотом ведь сказал, но вдруг глаза девушки распахнулись. И оказались светлыми до прозрачности, небесно-голубыми, как он и думал. Сначала взгляд бессмысленно блуждал по потолку, потом остановились на лице Эдуарда.

Сильное волнение отразилось на лице девушки. Почему-то вид Редкого ее тревожил, хотя он мог поклясться, что никогда не встречал эту красотку. Синеватые ниточки губ начали шевелиться, из них вылетали шелестящие бессмысленные звуки, глаза явно молили о чем-то. Эдик, сильно взволнованный, наклонился как можно ниже, стараясь разобрать, что девушка пытается сказать.

– Ну, успокойся, милая, и попробуй еще разок, – уговаривал он.

Эдуард не был уверен, что в самом деле хочет услышать ее слова или просьбу, но и оставить бедняжку в таком состоянии никак не мог. Возможно, ей больно, нужна срочная помощь. Хотя должны же на сигналы аппаратуры набежать врачи, почему не бегут? Кажется, не судьба ему повидать напоследок друга Василия.

Редкий начал медленно отступать и вдруг явственно расслышал:

– Маго…

– Что? – дернулся и застыл Эдик.

– Маго…

– Слушай, – он уже снова стоял у постели, мокрый от волнения, – я не знаю, о каком Маго ты говоришь. Но если о мальчишке одиннадцати лет, то с ним все в порядке. Но ты, конечно, о ком-то другом хочешь знать, да?

Девушка без сил смежила веки, браслет на ее руке отчаянно мигал. Легкий писк аппаратуры слился в один непрерывный зуммер. Эдик понял, что пора делать ноги. Выскочил в коридор, на спринтерской скорости домчался до палаты Василия, ворвался туда, закрыл дверь. Подскочил к кровати и начал вглядываться в лицо друга, осознавая, что у него может оставаться всего-то несколько секунд. Он даже не сразу понял, что Вася-то не спит, смотрит на него в упор.

– Гляди-ка, снова двуглазый, – в слабом пока голосе звучала та веселая ирония, такая узнаваемая, что Эдику захотелось разрыдаться. – И пришел обоими глазками на друга посмотреть. Орел.

– Тебя, Вась, теперь и половиной глаза трудно не заметить, – хмыкнул Эдик. И сдавил руками шею повыше кадыка, стараясь раздавить горячий соленый комок.

– Понимаю, о чем ты. Сестрички целое зеркало из гардероба притаскивали, чтобы я свыкался понемногу. Но такое богатство даже не разглядишь зараз.

– Во-во, – поддакнул Редкий. – В спортзал пока не тянет?

– Не, – погрустнел Василий. – К Машеньке тянет, но когда теперь до нее доберусь? А главное, как? Мне теперь ни в один люк не протиснуться.

– Вась, здорово, что ты остался собой! – не сдержался Эдик.

– А кем же еще? Все в голове. – Василий дернул рукой, наверное хотел постучать пальцами по черепушке, но пока не особо владел новым телом. – Придется приспосабливаться. Умора на меня смотреть, да?

Выглядел он в самом деле комично: смешные галочьи глаза, лицо все в сеточке мимических морщин, маленькая голова с мелкими чертами на холеном теле олимпийца.

– Зато все девчонки твои будут, – хмыкнул Эдик. – Кто тебе в лицо-то станет смотреть, да и высоковато голову задирать. Так что готовься к повальному успеху.

– А оно мне надо? – поморщился Василий. – Привык я, понимаешь, к одиночеству. Давно атрофировалось все.

– Так теперь все новое, в наилучшем виде.

– Пошляк. Я в духовном смысле. Вот лежу и думаю: оставят меня в санитарах или нет? Ну или хоть кем-нибудь, только чтоб в Институте.

Эдуард даже руками всплеснул:

– Какой санитар, ты что! Ты теперь медицинская диковинка, будут небось по заграницам возить, демонстрировать.

– Да замолкни, двуглазый, – срезал его бывший санитар. – Это моя недоработка: мало я тебе успел показать в Институте. То, что со мной проделали, – это шаг назад, устарелая метода. Сейчас иначе научились, пересаживают только сам мозг. А чего, личность сохраняется, результаты даже лучше, никаких тебе шрамов на шее. Или под мозг тело выращивают, вон как твой глазик вырастили, вот это в самом деле новшество. Я одного профессора пожурил, а он мне: «Вась, так тело у нас только женское было, а ты вроде человек старой закалки. Думали еще твой мозг сохранить, пока тело не вырастим, но больно он мелкий, побоялись, что усохнет в ноль». Это он типа шутит так… Эй, друг!