— Неправда, — Цвиллинг сдвинул брови, — казаки разные есть: богатые, которые не желают делиться землей, и бедные, которые эту землю не раз удобрили своей кровью и потом…
— Верно!
— Нельзя оставаться на полпути!
— Советы должны править!
Зашумели. Затопали. Над головами потянулись струйки махорочного дыма. Ленька толкнул бородатого чернобрового солдата: дай-ка закурить. Свернул цигарку. И чего спорят: конечно, надо Дутову дать по шапке, освободить Коростелева, дядю Васю Мискинова и остальных.
— Итак, большинство за то, чтобы был выбран для подготовки и проведения восстания Военно-революционный комитет. Прошу называть кандидатуры…
И снова Ленька весело рассмеялся: Булкин закричал так, что зазвенели хрустальные подвески на люстре:
— Это самоубийство! У Дутова около 7000 хорошо вооруженных казаков. Ссориться с ним…
— Дутов, как контрреволюционер, поднявший руку на народную Советскую власть, — раздельно, чуть ли не по слогам проговорил Бурчак-Абрамович, — должен быть арестован. Итак, прошу называть кандидатов в исполком комитета.
Секунду стояла необычная тишина. Даже курить перестали. Потом сразу с нескольких сторон крикнули одну и ту же фамилию:
— Цвиллинг!
У Леньки почему-то сильно забилось сердце и то ли от едкого махорочного дыма, то ли еще отчего защипало глаза. Он поднялся на подоконник и через вытянутые руки увидел, как Цвиллинг встал и несколько раз одернул гимнастерку, он явно смутился. Это для Леньки было ново.
— Спасибо, товарищи, за доверие, — крикнул Самуил Моисеевич, — служу народу!
Захлопали. Зашумели. Задвигались. Стоявшие слева от президиума стали пробираться к дверям. Сквозь гам и стук донесся голос Булкина:
— Социалисты покидают заседание. Мы не можем идти на поводу у авантюристов! Мы не допустим гибели революции…
И тут Ленька не выдержал. Он вложил в рот пальцы особым, только форштадтским мальчишкам известным способом, и оглушительно свистнул. И неожиданно свист подхватили. Свистели все — молодые и старые, солдаты и рабочие.
За окном синела ноябрьская ночь. Было на улице тихо и глухо. И эта глухая тишина настораживала и беспокоила. Цвиллинг перегнулся через подоконник и бросил вниз окурок. Красная точка пролетела оба этажа и рассыпалась искорками. Цвиллинг повернулся спиной к окну и начал диктовать первый приказ только что выбранного Военно-революционного комитета:
«27 сего ноября по постановлению общих собраний Совета солдатских и рабочих депутатов, полковых, ротных и командных комитетов образован в городе Оренбурге Военно-революционный комитет с передачей ему всей власти в городе и гарнизоне.
1. Исполнять только те приказы военного начальства, которые будут утверждены ВРК.
2. Выбрать в каждой роте и команде 28 ноября по одному надежному человеку для связи с ВРК и всем выборным явиться в ВРК (Караван-Сарай) к 7 часам вечера для получения инструкций.
3. Назначить к начальнику гарнизона товарища вольноопределяющегося Попова. Исполнению подлежат только те приказы по гарнизону, под которыми имеется подпись комиссара Попова.
За дверью зашумели. Цвиллинг вынул револьвер и протянул Попову: возьмите, может пригодиться.
Попов взял револьвер и пошел к двери. За ней зашумели сильнее и беспорядочно затопали. Не успел Попов взяться за ручку, как был сбит с ног ворвавшимися казаками. Впереди них бежал здоровый казак с опухшим синеватым лицом.
«Где-то я его уже видел, — мелькнуло в голове Цвиллинга. — Но где?» Он хотел приглядеться, но тут кто-то сбил стулом люстру и стало темно. Лишь с улицы через окно струился рассеянный мертвый свет. Цвиллинг быстро выхватил из нагрудного кармана список членов городской партийной организации, разорвал его, смял и сунул в рот. Рядом появился Бурчак-Абрамович:
— Прыгай в окно! Я их задержу! — громко шептал он. Цвиллинг покачал головой.
— Всех арестуют, хоть ты спасешься, — настаивал Бурчак-Абрамович и ловким ударом сшиб подлетевшего казака с ног. Цвиллинг, наконец, проглотил бумажный комочек:
— Нельзя мне бросать товарищей. Массовый арест — тоже вид агитации.