Красный дождь в апреле

— Нам не о чем беседовать с вами, — Цвиллинг поморщился, — вы не поймете меня. Скажу лишь, что мне-то ничего и не надо. Я с радостью умру, если буду знать, что после меня люди будут жить лучше и счастливее. Не будут ни обманывать друг друга, ни жить за счет других, ни убивать…

— Они вас сагитирует, полковник! — ехидно посочувствовал Егоров, — обратит вас в свою веру…

Дутов улыбнулся. Но глаза его еще более почернели.

— Ха, ха, видите, как я спокойно беседую с тоб… вами! С вами, дорогой голубчик мой. Пугачевец иудейский! Не знаете вы русскую душу, рассейский, так сказать дух…

— Перед кем играете, атаман, — Цвиллинг вскинул голову. — Русский в душе — бунтарь. История тому свидетель. И долготерпение его от мудрости, а не от тугодумия и от обожания монархии, как вам это кажется…

— Цыц, — тихо процедил Дутов, — кончай агитацию. Не тебе с твоим немецким шпионом Лениным судить о России!

— Народ судит, — просто ответил Цвиллинг. — А шпион — не Ленин, а вы и вам подобные, кто зовет не дозовется англичан да французов… Кто Русь любому отдаст — лишь бы у власти самим остаться. Поняли, что всему миру вызов брошен. Революция-то не только русская, а мировая! И Ленин — наш, всего мира, народный! Боитесь его и…

Дутов криво улыбнулся. Слез со стола и вплотную подошел к Цвиллингу:

— Красиво! Ох, научились говорить красиво, — он еще раз ехидно улыбнулся и тут же вдруг посуровел, жестко, как на плацу, отчеканил, — но еще не всему научились. Кузнецов! Увезите его в Павловскую станицу. Там наши казаки «доучат» комиссара! Пусть приговор ему вынесет сам народ. Там поагитируй.

И тихо, себе будто в оправдание добавил: — сам себе казнь выбрал… Не я…

XVIII

Вставало утро. Восток мерцал розовыми отсветами. Тихо. Покойно. Будто ничего не произошло… Ленька бежал, не разбирая дороги. Лишь у вокзала смог отдышаться, зло всхлипнул и побежал снова.

— Наташа! — заорал он с порога, — забрали. Всех!

Наташа подскочила к нему, схватила его голову теплыми ладонями. Она, несмотря на столь ранний час, была одета. Или она не раздевалась?

— Тише, детей разбудишь. Кого забрали? Когда?

Ленька, не раздеваясь, прошел к столу. Сел. Ноги дрожали.

— Кого? Всех. И Михалыча, и Цвиллинга, и всех, человек сто…

— А ты как же?

— Я… я убежал…

Тут лишь он пришел в себя. Всех схватили, а он? Он убежал. Позорно сбежал! Ленька не мог поднять глаз.

Он встал. Вздохнул громко. Одернул ватник.

— Пойду я, Наташа.

— Куда?

— Ко всем пойду, туда…

— Зачем? — Наташа провела ладонью по глазам, пристально посмотрела на Леньку, — эко герой нашелся. Правильно сделал, что спасся. Молодец! А в тюрьме еще насидишься, успеешь…

Ленька удивился: говорила Наташа спокойно, ласково. А ведь это он должен ее успокаивать! Разнюнился!

— На, пей! — Наташа поставила перед ним чашку молока. Это была большая чашка с голубыми цветочками. Из нее пил Михалыч. Ленька глотнул и отодвинул чашку.

— Что ж делать, а? Эх, наган мой у Цвиллинга…

— Ну, теперь о нагане забудь, — Наташа придвинула чашку к Леньке, — оружие — вещь опасная, не игрушка…

— Что с ними будет? — Ленька смял вопрос. Ведь Наташа сама беспокоится: вон руки бегают по столу, вытирает клеенку до дыр.

— Ты, Лень, вот что: отдохни малость и жми к Левашовым. Знаешь их?

— А как же, — ответил Ленька и голос его сорвался, — дядя Андриан?

— Да. Скажешь ему обо всем. Ну и передашь, что эта квартира наша пока неизвестна… Короче, Андриан знает, что делать. А к чаю приходи. Будем ждать.

К Левашову Ленька добрался только часа через два. Казаки были повсюду. Казалось, весь город превратился в вооруженный лагерь, Приходилось обходить вкруговую, пережидать в проходных дворах.

Что может сделать Левашов? Чем помочь? Ленька еле сдерживал слезы. Все пропало. Всех арестовали дутовцы. У них вон какая сила!

У Левашова сидело несколько человек. Среди них был и знакомый железнодорожник, Моисеев с Аренды. Он кивнул Леньке, как старому знакомому. Говорил коренастый, усатый и широкоскулый рабочий.

— …надо создавать отряды. Ночные события в Караван-Сарае ясно показали, что Дутов окончательно решил захватить власть в свои руки. Терпеть контрреволюцию нельзя дальше…

Ленька прошел к Левашову, шепнул:

— Знаете уже? Что с Цвиллингом?

— Погоди, садись. Продолжай, Костя!

Широкоскулый рабочий, будто отгадав Ленькин вопрос, продолжал:

— Цвиллинга отправили в Павловскую станицу, повезли в автомобиле. Сам адъютант Кузнецов возглавлял конвой. Ясно, Дутов рассчитывает на самосуд. Положение тяжелое. Более тридцати наших заключены в тюрьму, охрана усилена юнкерами. Дутов стягивает не только оренбургских казаков, появились уральские. Расчет ясен: отрезать от Москвы и Питера хлебную Сибирь…

Ленька хотел было сесть за стол, но Моисеев показал ему в угол, на кровать. На кровати уже сидел паренек в замасленной куртке. Шея была замотана красным шарфом.

— Саня, Александр, — протянул ладошку паренек, метнул на Леньку черным пытливым глазом и тут же отвернулся, сосредоточенно вслушиваясь в разговор.

Через минуту паренек наклонился и зашептал на ухо Леньке:

— Ты от кого пришел? Много ваших?