Красный дождь в апреле

Он спрашивал так, будто не ждал ответа. Заранее все знал… Ленька удивленно посмотрел ему в лицо: о чем это спрашивает, от кого это он пришел? От кого? От себя…

А собеседник сидел и уже слушал говорившего рабочего, будто не он спрашивал Леньку. Чудной какой-то… Глаза чуть косят, татарские. Нос длинный, худой, с глубоко вырезанными крыльями… Подумаешь, длинноносик выискался, кинет слово и будто не он спрашивал! Скажет еще чего, — решил Ленька, — тоже внимания не обращу. Что я ему?

— Ты где живешь? — спросил неожиданно громко Санька. И Ленька машинально ответил:

— У станции…

И тут же проклял себя: незачем было отвечать, эх, не выдержал характера.

— Тише там! — прикрикнул на них Левашов, — пацаны, расшумелись!

«Надо что-то делать, — думал Ленька, — что, если добраться до Павловской и помочь бежать Цвиллингу? А вдруг уже поздно?!»

— Дутов пытается обезглавить Советы, — все говорил широкоскулый Костя, — сегодня он арестовывает ревком, а завтра решится на разгром мастерских. Он всех нас уничтожит поодиночке…

Ленька похолодел. От бессонной ночи и голода кружилась голова. Липкий пот то и дело выступал на лбу и ладонях. «Бегаешь, а на тебя всем тьфу! Только и слышишь: «Паренек, спасибо. Мальчик, уйди, не мешай». И ничего не сделаешь…» От обиды защипало глаза. Что он может сделать? Ничего? Ничего… Он потихоньку встал и вышел на воздух.

Ленька шел и думал. И бессилие его угнетало все больше и больше. Идти к Красинским? Зачем? Да и почему они не были в Караван-Сарае? Может пьют с поручиком кофе? А Ева?

Неужто и Ева испугалась и не пришла?

Бурчак говорил, что Красинская — жена видного революционера. И что же? Жена…

Революционеры не поют в ресторанах. Эх, Ева…

Ленька все ходил и ходил по улицам. Бродил, не чувствуя холода. Не помня о времени. Ему вспомнились лица: отец, Цвиллинг, Ева, Михалыч, Коростелевы… И почему-то не верилось, что все это было — встречи и разговоры, что будет снова когда-то. Как фотографии из старого альбома. Люди страдали, радовались, жили, боролись. И вот один миг из их жизни запечатлен навечно. Что он — этот миг может рассказать? Что?.. Их самих-то уже, может, нет…

Ленька брел по заснеженной улице. Рассеянный розовый свет дымился вокруг. Пахло острой паровозной гарью. На душе тоскливо. Даже идти не хочется. Так бы и сел. И не двигался. Наташа ждет. Чай. Какой тут чай! Все рушится. Да и пусто сейчас у Бурчаков.

Когда у них ночевал Цвиллинг, было весело. А теперь?.. Почему так несправедливо устроен мир: как хороший человек, так все его стараются унизить, оскорбить, засадить в кутузку? Нет, до этой осени Ленька считал, что все эти разговоры и споры — просто игра взрослых, а тут вон что пошло! Наверное и отца где-нибудь так же вот увезли ото всех и прибили. И шито-крыто. Люди злые. Хитрые. И не любят правды. Особенно богатеи. Живут в свое удовольствие, добренькими прикидываются, а попробуй-ка их потревожь? Разорвут!

Ленька вспомнил прошлый год. Богача Панкратова. От его дома до собора шаг один, а он всегда на тройке подкатывал. В меховую доху разодет. Продать — можно сотню человек обуть и одеть. Как-то у входа в собор Панкратов наступил нищему на руку. Тот дернулся, хотел закричать. А Панкратов хвать из кармана «синенькую» и тому на лоб прилепил. И захохотал. И нищий смеялся. А слезы текли из его глаз по дряблым коричневым щекам двумя мутными змейками. Рот широко кривился. Осколки зубов прыгали. Ох, смешно! Ох, весело! На стороне богатых всегда сила. Ничего с ними не сделаешь.

Ленька зло стукнул рукой по забору. Подошел к крыльцу, смахнул снег, сел. И почувствовал, как он устал. Очень. И замерз. Здесь они проходили с Евой. Красивая. Добрая. А ни она, ни мать на собрание все же не пришли. И ему стало почему-то обидно за себя. К горлу поднялся комок и сжал его. Будто железные пальцы стиснули.

— Эй, ты, конопатый! — раздалось над Ленькиной головой, — загораешь?

Перед ним стояли двое: мужчина в просторном длинном пальто и женщина в куртке и в галифе. Оба курили. Мужчину Ленька узнал: он был тогда в Караван-Сарае. А это кто же? Волосы длинные, а в штанах. Чудно! Ленька огрызнулся:

— Ага, загораю.

— Ты меня не знаешь, конечно, — утвердительно произнес мужчина, — мы социал-демократы. Это моя жена. В том вон доме обычно ночевал комиссар Цвиллинг… Но сейчас там никого нет. А нам очень надо найти кого-нибудь из его друзей. Он сам просил нас об этом.

— Он жив? — вырвалось у Леньки. Он вскочил и мужчина быстро отодвинулся от него. Отвел руку с горящей папиросой, пристально взглянул Леньке в лицо:

— Да, мальчик. Жив и здоров. Я только что видел его. И он просил меня кое-что передать друзьям…

Ленька насторожился. Тут что-то не так. Если Цвиллинг хотел бы что-то передать, то он наверняка дал бы адрес Михалыча или Левашова. Нет, тут что-то не то… Ленька нахмурился, стараясь придать себе серьезный вид.

— Разрешите? — он кивнул на папиросу. «Сальвэ» — дорогие. Такие буржуи курят. Ленька хотел оттянуть разговор, сообразить, как вести себя с этими людьми.

— Прошу, — любезно ответил мужчина и ловко выхватил из-под полы коробку.