Наш разговор застопорился, когда принесли еду: кукпап[29] в черных глиняных мисках, гарнир и салат. В животе у меня заурчало, и я поняла вдруг, что у меня целый день крошки во рту не было. Сначала я съела любимые мной кусочки мяса, затем отправила в рот ложку рисового супа, потом еще одну и тут заметила, что Оджин ничего не ест. Он, казалось, всецело погрузился в свои мысли, но потом наконец пробормотал:
— Это было трудно? Быть ребенком его светлости Сина?
Ложка застыла у меня в руке, в груди возникло неприятное чувство тревоги.
— Я не настоящая его дочь. То есть, конечно, настоящая. Но незаконнорожденная.
— Пусть так. Но все же он твой отец. А ты его дочь.
Я невесело рассмеялась:
— Он видит во мне лишь простолюдинку. — Оджин молчал, и я пожалела о сказанном, но потом убедила себя, что мне это безразлично. Не имело никакого значения, что он думает обо мне. Мы вместе для того, чтобы расследовать преступление, и становиться друзьями в наши планы не входит.
— Моя мать постоянно объясняла мне, что все люди равны, — сказал Оджин тихо и сдержанно, словно говорил о человеке из далекого прошлого. — Она не сомневалась, что каждый появившийся на свет — дитя небес и земли, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Это доказывает и история; бывало, что рабы, сражавшиеся на войнах, становились министрами или генералами. — Он тихо рассмеялся: — Моя бабушка полагала, что рабам следует убивать своих хозяев, сжигать свидетельства того, что они рабы, и никогда больше не попадать под власть кнута.
Я смотрела на него из-под соломенной накидки и размышляла о его странной семье. Оджин сидел прямо, расправив плечи, и казался воплощением спокойствия, но его ресницы были опущены.
— До того дня, когда умерла моя мама, я не знал, что она была чхонмин, вульгарной простолюдинкой. Отец сбежал с ней, поскольку браки между представителями разных сословий запрещены. Когда она умерла, к нам явились наши богатые родственники — оговорить ее и отпраздновать ее смерть. Отец в ярости разбил всю посуду, все горшки и миски…
Оджин посмотрел на небольшие шрамы на своей ладони, и я задумалась, а не больше ли у нас общего, чем я полагала поначалу.
— Прости, если обижаю тебя, но я никогда особенно не любил твоего отца, — сказал он чуть слышно, взяв палочки для еды. — Я видел, как он поступает с просьбами и жалобами тех, кто ниже его; он коррумпирован и несправедлив и берет взятки. И на твоем месте я бы не стал переживать о том, как он к тебе относится.
Я сидела совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, боясь осознать смысл его слов.
Боясь согласиться с ним.
Я никогда не думала об отце в таком плане — как о человеке, который далеко не добр и не благороден.
Оджин подцепил палочками кусочки мяса из своего нетронутого супа и переложил их в мою миску. Словно он заботился обо мне, словно я небезразлична ему. И конечно же, так оно и было — ведь я была его информантом, его единственным источником сведений о том, что происходит во дворце.
Он как ни в чем не бывало переменил тему нашего разговора:
— Мне бы хотелось расспросить твоего отца об убийствах в Хёминсо. Но только если ты не имеешь ничего против.
— Вы можете… — сказала я, пытаясь посмотреть на происходящее его глазами. — Только он ни в коем случае не должен понять, что мы с вами работаем вместе.
— Разумеется. Я скажу ему, что в ту ночь его видели.
— Инспектор! — Отчаянный крик пронзил воздух и оборвал наш разговор. — Инспектор Со!
Кричал полицейский, продирающийся сквозь толпу вымокших под дождем людей. Одной рукой он придерживал шляпу, другой — вытирал мокрое от дождя лицо. Прежде чем он успел разглядеть меня, я надвинула накидку еще ниже на лицо. И из-под нее смотрела, как запыхавшийся полицейский идет по лужам и останавливается прямо перед нами.
— Инспектор! Слава небесам, я нашел вас! — крикнул он. — Вас все отделение полиции ищет!
— А в чем, собственно, дело? — резко спросил Оджин.
— Командир Сон и другие полицейские уже ушли вперед. А мне приказали найти вас. — Полицейский замолчал, чтобы перевести дыхание, а затем продолжил дрожащим голосом: — Двое мужчин рыбачили на реке Хан и обнаружили еще одно тело. Это опять женщина из дворца!
Оджин оставил на столе деньги и тихо сказал мне:
— Не ходи за нами. Тебя много кто может увидеть. — И с этими словами он исчез за синей завесой дождя.
Я послушно просидела на месте несколько минут, а потом вскочила на ноги. Я должна была увидеть мертвую женщину собственными глазами, потому что кто его знает, на что способен командир? Может, он похоронит тело прежде, чем оно заговорит?
Над рекой Хан висел густой туман, скрывавший выстроившиеся вдоль воды хижины, равно как и причаленные к берегу длинные деревянные лодки, бамбуковые паруса которых пронзали небо сотнями иголок.