Красный гаолян

Вторая ночь, звёздная, лунная, пролетела быстро, мать провела её в полузабытьи. Несколько раз снилось, что у неё выросли крылья и она, кружась, взлетает к зеву колодца, но сама шахта становится бездонной, она летит и летит, но до верха всё так же далеко, и чем быстрее она летит, тем быстрее углубляется шахта. Посреди ночи она ненадолго очнулась и дотронулась до ледяного тельца братишки. Мать не допускала мысли, что он уже умер, и решила, что у неё жар. Преломлявшийся лунный свет осветил всё ту же зелёную лужу, жаба напоминала драгоценность, её глаза и шкура блестели, как яшма, а вода в луже приобрела приятный изумрудный оттенок. Мать ощутила, что в тот момент изменила своё мнение о жабе, и с этой священной жабой вполне можно договориться и зачерпнуть из-под её тела воды. Мать подумала, что если жаба пожелает, то можно будет потом выкинуть её из колодца как камень. Она тогда решила: если снова услышит звук шагов наверху, то подбросит обломок кирпича, пусть даже там шастают японцы или солдаты марионеточных войск — она всё равно это сделает, чтобы дать о себе знать.

Когда снова рассвело, мать уже чётко различала все мелочи на дне колодца, и здешний мир расширился и стал необъятным. Пользуясь утренним приливом сил, она соскребла кусочек мха, положила в рот и пожевала. Мох вонял, однако оказался вполне вкусным, вот только горло уже пересохло настолько, что она не могла глотать, и мох постоянно лез обратно. Мать посмотрела на лужицу, жаба опять обрела первоначальный облик и взирала на неё злыми глазами. Мать не выдержала этого вызывающего взгляда, отвернулась и заревела обиженно и испуганно.

В полдень она и впрямь услышала тяжёлую поступь и обрывки разговоров. Её захлестнула огромная радость. Пошатываясь, она поднялась и что есть мочи закричала, но крика не получилось, словно бы кто-то сдавил ей горло. Она схватила обломок кирпича и хотела подкинуть, но, когда подняла до уровня пояса, кирпич выскользнул, а шаги и голоса тем временем удалились. Ослабев, она рухнула рядом с телом брата. Глянув на бледное личико, мать поняла, что он умер. Она положила руку на ледяное лицо малыша и сразу почувствовала отвращение. Смерть разлучила их. Свет, который лился из полуприкрытых глаз мальчика, принадлежал другому миру.

Наступившую ночь мать провела в ужасе. Ей показалось, что она видела змею толщиной с ручку серпа. Тело чёрное, а на спине, словно звёзды, рассыпаны жёлтые пятна. Голова у этой твари была плоской, словно лопатка для перемешивания риса, а на шее жёлтый ободок. От змеиного тела распространялся мрачный холод, внушавший страх. Много раз матери казалось, что пятнистая змея обвивается вокруг неё, а из плоской пасти высовывается ярко-алый язык и вырывается шипение.

Позднее мать в самом деле увидела неповоротливую жёлтую змею в дыре над жабой, она высовывалась оттуда, уставившись на мать злым, хитрым, упорным взглядом. Мать закрыла глаза руками, вжавшись в стену. Ей больше не хотелось выпить грязной воды, которую охраняла жаба под наблюдением ядовитой змеи.

4

Отец, Ван Гуан (пятнадцатилетний низкорослый парень со смуглым лицом), Дэчжи (четырнадцати лет от роду, высокий и худой, с жёлтой кожей и жёлтыми глазными яблоками), Го Ян (мужчина чуть за сорок, хромой, опиравшийся на два деревянных костыля), Слепой (фамилия, имя и возраст неизвестны), прижимавший к груди старый трёхструнный саньсянь,[82] и тётка Лю (высокая статная женщина за сорок с ногами в язвах) — шестеро уцелевших в этой страшной беде — тупо уставились на моего дедушку Юй Чжаньао. Ну, разумеется, кроме Слепого. Они стояли на земляном валу, а восходившее солнце освещало их лица, закоптившиеся до неузнаваемости в дыму пожара. По обе стороны земляного вала лежали вповалку трупы тех, кто героически оборонялся, и тех, кто бешено нападал. Во рву по ту сторону вала скопилась мутная вода, в которой плавали несколько раздувшихся человеческих тел и трупов японских коней со вспоротыми животами. Деревня лежала в руинах, кое-где ещё клубился белый дым, а за деревней простиралось вытоптанное гаоляновое поле. Этим утром сильнее всего пахло гарью и кровью, основными цветами стали чёрный и белый, а в атмосфере ярче всего ощущались трагедия и мужество.

Глаза дедушки покраснели, волосы почти целиком поседели, он сгорбился, а большие опухшие руки безвольно свисали вдоль тела.

— Односельчане… — хриплым голосом начал он. — Я принёс несчастье всей деревне.

Все начали всхлипывать, даже в высохших глазницах Слепого выступили хрустальные слёзы.

— Командир Юй, что делать? — спросил дедушку Го Ян, выпрямившись и продемонстрировав полный рот чёрных зубов.

— Командир Юй, а черти снова придут? — поинтересовался Ван Гуан.

— Командир Юй, бежать нам надо, веди нас, — сказала тётка Лю, всхлипывая.

— Бежать? А куда бежать? — подал голос Слепой. — Вы бегите, а мне если суждено помереть, то помру здесь.

Слепой сел, прижав к груди инструмент, и начал играть, его рот скривился, щёки подёргивались, а голова покачивалась, как барабанчик, которым коробейники призывают покупателей.[83]