Красный Ярда

— Я лучше вас знаю Гашека, — возразил Зауэр. — Он — порядочный человек. Гашек показал, что среди нас, чехов, есть не только жалкие лакеи и подлые карьеристы, но и честные, свободные люди.

— Странные понятия у вас о чести и свободе, — раздраженно проговорил полковник. — Гашек продался большевикам. Что станет с нашей нацией, если мы будем ставить ей в пример таких бесхарактерных людей?

— Вы заблуждаетесь, полковник! — не сдавался Зауэр. — Гашек неподкупен. Не старайтесь — вам не облить его грязью.

— Он сам не вылезает из нее, пан слесарь, — съязвил Медек. — Своим переходом на сторону врага Гашек причинил чешской нации огромный вред. Он нарушил военную присягу, предал свой легион, перебежал к большевикам, продал им свой талант. Это — беспринципно и аморально.

Медек оглядел своих соседей и добавил:

— Пусть его бывшие однополчане возразят мне, если я неправ.

Все молчали.

— Гашек — изменник, — не унимался полковник, ободренный общим молчанием. — Я сам был знаком с ним, когда мы в Киеве работали в «Чехословане». Если бы он попался мне в России, я бы расстрелял его.

— Это не сделало бы вам чести, пан полковник, но показало бы, что вы ослеплены классовой ненавистью, — поддел Медека Зауэр. — Однополчане Гашека рассказывали мне, что он честно сражался на фронте, пока Чехословацкий национальный совет не распорядился отправить наших солдат во Францию. Как они ехали во Францию, теперь знают все школьники. Когда корпус раскололся на две части — на сторонников Антанты и Колчака, к которым принадлежите вы, пан полковник, и на сторонников большевиков, Ярда искренне примкнул к последним. Каждый легионер поступал согласно своей совести и своему убеждению. Гашек пришел к большевикам по зрелом размышлении, честно и свободно. Он — давний социалист и демократ. Гашек всегда был с чешскими рабочими, пошел он и к русским рабочим.

— Ха-ха-ха! Гашек — социалист и демократ! — захохотал Медек. — Он — шут! Все знают, каким социалистом он был до войны. Этот проходимец побывал во всех чешских партиях — был анархистом — не то бакунинцем, не то кропоткинцем, социал-демократом, национальным социалистом. Этот отщепенец даже создал свою партию и издевался над всеми другими.

— Это правда. Видимо, он неплохо поиздевался, если вы до сих пор помните об этом. Гашек побывал во всех социалистических партиях. Теперь он, может быть, коммунист. Все прежние социалистические партии много говорили и мало делали. Они ничего и не заслуживали, кроме осмеяния. Естественно, его увлекли большевики, люди действия, революционеры, создавшие новое государство и защитившие его, пан полковник, от вас и ваших единомышленников.

Трактирщик долго прислушивался к разговору и решил вмешаться:

— Гашек — большевик. Я не понимаю, как можно защищать этого негодяя и бродягу, — трактирщик взглянул на Зауэра и угрожающе произнес: — А вы, пан Зауэр, прикусите язык. Мой трактир — не место для большевистской агитации!

— Вот, пан полковник, какова наша демократическая республика! — воскликнул Зауэр и, бросив строгий взгляд на трактирщика, добавил: — Пан Петршик, не забывайте, я — ваш клиент!

— У меня не большевистский притон, а приличное заведение для порядочных людей! — обозлился трактирщик.

Поэт Карел Томан решил вступиться за Франту Зауэра:

— Пан трактирщик, оставьте нас в покое. Каждый человек имеет право свободно выражать свои мысли и защищать своего друга.

Трактирщик умолк и отошел к стойке. Его клиенты не заметили, как в трактир вошел новый посетитель — человек в русской шапке-«колчаковке» и торжественно произнес:

— Moriturus vos salutat! — Обреченный на смерть приветствует вас!

Все подскочили, как ужаленные:

— Гашек!

Писатель приблизился к стойке, вынул кошелек и сказал трактирщику:

— Пан Петршик, я должен вам десять крон. Война помешала мне вовремя вернуть деньги. Вот они. Благодарю вас за то, что вы молились о спасении своего должника.

Хозяин трактира молча взял деньги.

Зауэр встал и подошел к Гашеку. Они обнялись. Писатель по-русски, в обе щеки поцеловал его, и они вместе пошли к столику Зауэра. Гашек поклонился гостям, вынул сигарету и, заметив Томана, протянул ему руку и попросил прикурить.

Словно не замечая протянутой руки, Томан небрежно подал ему зажженную сигарету.

— Мне жаль тебя, Карел. Ты, наверное, забыл меня или поверил моим клеветникам, — мягко сказал Гашек. — Моя совесть чиста.

Гашек подошел к полковнику Медеку.

— Здравствуй, брат Рудольф! — сказал Гашек. — Чего куксишься? Ты достиг высших чинов. Чем недоволен?

— Шут! — огрызнулся Медек.

— Не сердись, Рудольф. Я тебе не соперник. Наши пути разошлись под Липягами.

Спокойный тон Гашека и слово «Липяги» словно обожгли полковника — в Липягах, под Самарой, легионер Медек и комиссар Гашек сражались друг против друга.