Красный корсар

Море было спокойно. Океан раскинулся зеркальной гладью, хотя небольшой ветерок давал себя чувствовать, и подымавшиеся местами волны угрожали приближением отдаленной бури. С той поры, когда этот странный человек, так властно управлявший своим недисциплинированным экипажем, сошел с мостика, солнце уже успело зайти, а он все еще не появлялся. Сломив препятствие, он, казалось, не боялся повторения вспышки и считал свою власть упроченною. Эта самоуверенность не могла не оказать впечатления на экипаж. Виновные были обнаружены и получили заслуженное наказание. Этот человек всегда справлялся с сопротивлением и угадывал расставленные ему сети. Только ночью, когда уже была расставлена стража, Корсар показался на корме, погруженный в свои мысли. Кроме него, на палубе был только один человек — Уильдер, который вышел в свою очередь на офицерское дежурство.

В течение получаса Корсар и его лейтенант не обменялись ни одним словом. Оба, казалось, избегали друг друга и были заняты собственными мыслями. Наконец, Корсар вдруг остановился и долго молча смотрел на неподвижную фигуру, стоявшую на палубе.

— Мистер Уильдер, — сказал затем он, — на корме воздух и свежее, и лучше: не желаете ли перейти сюда?

Уильдер подошел, и некоторое время они молча прогуливались взад и вперед, нога в ногу, как всегда прогуливаются моряки.

— Да, у нас было сегодня беспокойное утро, — начал Корсар тихим голосом, раскрывая свои тайные мысли. — Приходилось ли вам когда-нибудь быть так близко на краю той пропасти, которую называют возмущением?

— Человек, против которого направлена пуля, рискует больше того, кто слышит только ее свист.

— А, так и вы кое-что уже испытали? Не беспокойтесь об этих безумных и о вражде, которую они могли проявить к вам: я знаю их самые тайные помыслы, и это вы скоро увидите.

— Признаюсь вам, что на вашем месте я считал бы свой путь усеянным тернием: несколько часов такого волнения могли предать ваш корабль в руки правительства, а вас…

— А меня — в руки палача? Почему же не вас? — живо спросил Корсар с невольным подозрением. — Но я видал достаточно опасностей и битв, и подобные вещи меня устрашить не могут. Вообще эти места нас не привлекают. Мы предпочитаем острова, принадлежащие испанцам: они менее опасны.

— Однако, вы выбрали эти воды именно теперь, когда победа над неприятелем дала возможность адмиралу сосредоточить все свои силы против вас.

— Да, и на это были у меня причины. Не всегда долг и чувство совмещаются. Может-быть, мне уже надоело охотиться за трусливыми гидальго[24]. Может-быть, путь опасностей стал для меня более привлекательным.

— Признаюсь, у меня другие вкусы. Я не люблю неопределенности. При встрече с неприятелем я стараюсь не уступить ему в храбрости, но иметь под собою постоянно мину — я этого не понимаю.

— Непривычка только, и больше ничего! Опасность постоянно является опасностью. Под каким видом она явится — не все ли равно?

— А в мирное время?

— Мирное положение имеет свою прелесть только для таких людей, как вы, с мирным характером. Может-быть, вся суть моей жизни в сопротивлении. Но я даже люблю противный ветер.

— А при полном штиле?

— Спокойствие может доставить удовольствие людям спокойным, как вы, но там, где нет борьбы, нет опасностей, нет и успеха… Вы сейчас ничего не слышали?

— Кажется, канат упал в воду.

Корсар тотчас же бросился к борту, перегнулся через перила, стараясь разглядеть происходившее сквозь окружавший мрак. Легкий звук, означавший колебание каната, стал слышен Уильдеру, который тоже приблизился к борту. Потом показался силуэт взбиравшегося по канату человека. Вновь прибывший, увидев двух человек, остановился в недоумении, не зная, к кому обратиться.

— Это вы, Давид? — спросил тихо Корсар, призывая жестом Уильдера к вниманию. — Не заметил ли вас кто-нибудь?

— Не бойтесь, ваша милость, все крепко спят.

— Какие новости?

— Ваша милость может заставить их теперь делать все, что угодно, и ни один, даже самый отчаянный из них, не решится ослушаться.

— Вы уверены, что они вполне укрощены?

— В этом нет сомнения, хотя они остались все те же, и двое-трое из них, наверное, попрежнему хотели бы затеять интригу; но они трусят, а главное, не доверяют друг другу и боятся вступить на скользкий путь сопротивления вашей милости.

— Да, так вот каковы эти люди, — сказал Корсар, несколько повысив голос, чтобы его мог слышать Уильдер, — им недостает только одного, самого главного: честности, поэтому никто ни на кого положиться не может. А что они думают о моей мягкости? Не надо ли завтра применить меры наказания?

— Лучше, если бы все осталось так, как есть: все знают, что память у вас прекрасная, и что опасно искушать ваше терпение. Только баковой, вообще-то сердитый и хмурый, на этот раз еще сильнее хмурится, вспоминая о кулаке негра.

— Да, он беспокойный субъект, надо его удалить; впрочем, я об этом подумаю, — сказал Корсар, прекращая разговор. — А вы, если не ошибаюсь, чересчур переусердствовали и вызвали волнение и беспорядок. Смотрите, чтобы этого не повторялось, а то последствия окажутся для вас не очень приятными.