Красный корсар

Давид удалился, и оба моряка продолжали попрежнему молча прогуливаться.

— Хорошие уши так же нужны на подобном корабле, как и мужественное сердце, — заметил Корсар.

— Да, наше положение опасно, — сказал Уильдер.

Корсар молча продолжал ходить по палубе и, наконец, произнес:

— Вы еще молоды, Уильдер; перед вами вся жизнь: подумайте о вашем решении. Пока вы еще ни в чем не преступили того, что люди называют законами. Скажите слово — и вы свободно сможете оставить этот корабль; земля недалеко: вон там, на горизонте, за этой светлой полосой.

— Отчего бы не воспользоваться случаем нам обоим? Если эта полная случайностей жизнь тяжела для меня, то она также нелегка и для вас. Если бы я мог надеяться… — Уильдер остановился.

— Что вы хотите сказать? — перебил Корсар. — Говорите откровенно, как другу.

— Вы говорите, что там земля. Для нас с вами не составит никакого затруднения спустить шлюпку и под прикрытием ночи достигнуть берега раньше, чем наше отсутствие будет замечено.

— А потом?

— Отправиться в Америку, удалиться в какое-либо уединенное место и зажить спокойно.

— Слишком труден переход от власти здесь к нищенству среди чужих.

— Но у вас есть золото, и раньше полночи мы можем покинуть этот корабль.

— Как, одни? Вы пошли бы на это?

— Нет, не совсем: было бы жестоко оставить двух женщин на произвол толпы.

— А разве благородно оставить тех матросов, которые нам доверились? Нет, Уильдер, я никогда не сделаю такой подлости. Пусть я вне закона, но никогда я не буду изменником и не отступлю от своего слова. Может-быть, когда-нибудь придет время, и они все разойдутся в разные стороны, но это будет по свободному соглашению. Знаете ли вы, что меня привлекло в среду людей в Бостоне, где мы с вами в первый раз встретились?

— Нет, не могу себе представить! — ответил Уильдер.

— Так слушайте, я вам расскажу. Один из наших товарищей попал в руки правосудия; надо было его спасти. Он мне не нравился, но, по-своему, он был честный человек. При помощи золота и хитрости мне удалось его освободить, и теперь он между нами. Таким путем, сопряженным с немалыми опасностями, я достиг своего влияния. Могу ли я погубить его одним поступком?

— Не смущайтесь мнением этих разбойников. Лучше заслужить уважение порядочных людей.

— Вы плохо знаете людей, если думаете, что можно достигнуть уважения неблаговидными поступками. Кроме того, я не считаю себя способным ужиться под королевским каблуком в колониях. Вот если бы один флаг был уже распущен, господин Уильдер, то никто больше не упоминал бы о Красном Корсаре. Я вырос на одном корабле, и сколько горького слышал я о своей родине! А один начальник позволил раз себе такое оскорбительное выражение, которое я не решаюсь вам повторить.

— Надеюсь, что вы сумели проучить нахала?

— Он никогда больше не повторял своих слов: он заплатил жизнью за свою дерзость.

— Вы убили его в честном поединке?

— Да, мы дрались по всем правилам чести. Но он был знатный англичанин. Гнев короля обрушился на меня и довел меня до крайности. Но довольно: это все, что я мог вам сказать. Покойной ночи!

И Корсар удалился.

Глава XXII

Все на корабле спали, — кто в гамаках, кто просто между пушками, — и только у двух людей не смыкались глаза.

— Я вас уверяю, дорогая моя, — говорила Гертруда, — что само судно и его вооружение имеют какой-то странный вид…

— Что вы хотите этим сказать?

— Не знаю, право, но я хотела бы поскорее быть дома, у отца.

— Странно! Гертруда, и у меня тоже зарождаются подозрения.

Молодая девушка побледнела.

— Много лет уже я знакома с военными судами, — продолжала мистрис Уиллис, — но никогда не приходилось мне видеть того, что здесь постоянно происходит.

— Что вы хотите сказать? Почему вы так на меня смотрите? Не скрывайте от меня ничего, прошу вас.

— Хорошо, я вижу, что лучше объяснить все, чем оставлять вас в неведении. Я считаю подозрительным и самое судно, и всех, кто находится на нем.

— Может-быть, эти люди и ненадежны, но ведь мы находимся на королевском судне. Если не долг, то страх наказания заставит их уважать нас.

— Я опасаюсь, что окружающие нас люди не признают ни прав, ни законов, а только свою собственную волю.

— Значит, мы имеем дело с корсарами?

— Вот этого я и боюсь.

— Неужели все, и даже тот, кто сопровождает нас и все время так безукоризненно вел себя…

— Не знаю, но нет пределов человеческой низости. Я думаю, что не мы одни составляем исключение.

У Гертруды подкосились ноги. Она вся затрепетала.

— Разве мы не знаем, кто он? Как бы ни были справедливы наши подозрения, но относительно его вы ошибаетесь.

— Может-быть, относительно Уильдера я и ошибаюсь, но это не меняет дела. Соберитесь с силами; я слышу шаги нашего прислужника. Не узнаем ли мы от него чего-нибудь?

— Мой милый Родерик, — сказала она, — вы устали. Видно, нелегка ваша служба.

— Я служу уже давно и умею бороться с усталостью во время дежурства.

— Да ведь вам лет двадцать, не больше?

— Разве я говорил, что мне двадцать лет? Я с большей справедливостью мог бы сказать пятнадцать.

— Сколько же времени вы на море?