Красный корсар

Сомнения и догадки, возникшие по этому поводу, станут ясны читателю из последующего.

Мягкий и ровный свет массивной серебряной лампы, подвешенной к потолку, косо падал на черты задумчивой гувернантки и ярко освещал юное лицо ее подруги. На заднем плане, словно темная тень на картине, выделялся смутный силуэт спящей Кассандры. Наш занавес взвился над этой мирной сценой в ту самую минуту, когда воспитанница пытается прочитать в потупленном взоре наставницы ответ, который язык последней отказывается произнести.

– Я говорю, любезная сударыня, что все эти драгоценные безделушки и материал, из которых они сработаны, совершенно необычны для корабля.

– И что же ты из этого заключаешь?

– Не знаю. Я бы хотела быть в безопасности под крышей родного дома.

– Дай-то бог! Молчать долее было бы неразумно. То, чему сегодня мы оказались свидетельницами, Джертред, заронило чудовищные подозрения в мою душу.

Лицо молодой девушки побелело от страха, в глазах застыл вопрос.

– Мне издавна знакомы порядки на военных кораблях, – продолжала гувернантка (она остановилась лишь затем, чтобы еще раз взвесить основания для своих подозрений), но я нигде не наблюдала обычаев, которые с каждым часом открываю на этом судне.

– Каковы же ваши подозрения?

Взор, полный страстной материнской тревоги, брошенный в ответ, испугал бы всякого, кто более привык размышлять над порочностью человеческой натуры, нежели чистое существо, кому этот взгляд предназначался; но в душе Джертред этот взгляд вызвал лишь смутное чувство страха.

– Почему вы смотрите на меня такими глазами, мать моя! – воскликнула она, наклоняясь и умоляюще касаясь рукой плеча наставницы, как бы желая вывести ее из задумчивости.

– Я все объясню. Лучше знать самое худшее, чем обречь тебя на гибель. Я не доверяю этому кораблю и никому, кто на нем плавает.

– Никому?

– Никому.

– На флоте его величества могут встретиться дурные и злонамеренные люди, но нам нечего бояться: ведь если не боязнь бесчестья, то страх наказания будет нам защитой.

– Боюсь, что преступные души, собравшиеся здесь, не знают иных законов, кроме собственных страстей, и не признают власти, кроме той, что избрали себе сами.

– В таком случае, они пираты!

– Они и есть пираты.

– Пираты? Все?

– Наверное. Там, где один преступник, никто не уйдет от подозрения.

– Но, дорогая сударыня, мы же знаем, что среди них есть один, кто наверное невиновен, – ведь он попал сюда вместе с нами при обстоятельствах, когда обмана быть не могло.

– Этого я не знаю. Подлость столь многолика, и столь разные люди оказываются подлецами! Боюсь, что в этой каюте собраны единственные, кто может полагать себя честными на этом судне.

Джертред потупила взор, и губы ее задрожали от неудержимого волнения и от какого-то чувства, неизъяснимого для нее самой.

– Ведь нам известно, откуда взялся наш новый знакомый, – сказала она вполголоса. – Стоит ли зря винить его, даже если подозрения ваши справедливы в отношении других?

– Пускай я несправедлива к нему, но будем предполагать худшее. Возьми себя в руки, моя дорогая, сюда идет наш юный слуга; может быть, нам удастся что-нибудь выведать.

Миссис Уиллис красноречивым жестом предложила своей воспитаннице овладеть собой и сама быстро придала лицу выражение безмятежности, которое обмануло бы и более опытного человека, нежели мальчик, медленно спускавшийся в каюту. Джертред отвернулась, а ее наставница заговорила с юношей мягким голосом.

– Родерик, дитя мое, – начала она, – у тебя уже глаза слипаются. Видно, ты недавно служишь на судне?

– Достаточно давно, чтобы не засыпать во время вахты, – холодно отрезал мальчик.

– В твои годы лучше быть под крылышком заботливой матери, нежели под началом боцмана. Сколько тебе лет, Родерик?

– Я прожил довольно, чтобы стать мудрее и лучше, –

ответил он, и тень задумчивости пробежала по его лицу. –

Через месяц мне минет двадцать.

– Двадцать? Ты смеешься надо мной, шалун!

– Разве я сказал двадцать, сударыня? Пятнадцать будет куда ближе к истине.

– Это другое дело. И сколько же лет из них ты провел в море?

– По правде сказать, только два года, хотя они часто кажутся мне десятью, а порой думается, что прошел всего лишь день.

– Ты слишком романтичен, дитя мое. Тебе нравится это ремесло воина?

– Воина?

– Конечно. Разве те, кто служит на корабле, построенном для войны, не становятся воинами?

– О да, безусловно, наше ремесло – война.

– И тебе уже довелось видеть ее ужасы? С тех пор как ты служишь, судно побывало в сражениях?

– Это судно?

– Конечно, это. Разве ты плавал на другом?

– Никогда.

– Значит, об этом судне и идет речь. Много ли наградных получает экипаж?

– Чрезвычайно. Здесь никто не нуждается в деньгах.

– Значит, судно и его капитан в чести у команды. Моряк ценит судно и капитана, если жизнь у него привольная.

– Да, сударыня, нам здесь привольно живется. И среди нас многие любят и судно и капитана.

– А есть ли у тебя мать или близкий друг, которым ты отдаешь заработанные деньги?

– Есть ли…