Это благородство и великодушие ранило мучимого угрызениями совести юношу сильнее, чем самые обидные оскорбления. Но он сдержал волнение и продолжал:
– Для вас не новость, что молва расписала ваш характер и ваши поступки такими черными красками, что вы потеряли уважение порядочных людей.
– Можете чернить меня, как вам будет угодно, – быстро перебил Корсар, но дрогнувший голос показывал, как глубоко уязвило его осуждение тех, кого он, казалось, презирал.
– Капитан Хайдегер, если уж я начал говорить, то выскажу всю правду. Что удивительного в том, что вдохновленный любовью к флоту, на котором некогда и вы считали за честь служить, я готов был пожертвовать своею жизнью и пойти даже на обман, чтобы исполнить данное мне поручение. Но бог мне свидетель – не успел я приступить к делу, как ваше благородное доверие почти меня обезоружило.
– И все же вы не отказались от своего намерения.
– Я не мог поступить иначе, – настаивал Уайлдер, невольно взглянув на женщин. – В Ньюпорте я сдержал слово, и, если бы мои матросы не остались заложниками на вашем корабле, ноги моей не было бы на этой палубе.
– Я хочу верить вам, молодой человек. Ваши побуждения мне понятны. Вы вели трудную игру: когда-нибудь, вместо того чтобы сожалеть, вы будете радоваться, что проиграли. Идите, сэр, шлюпка отвезет вас на «Стрелу».
– Не обманывайте себя, капитан Хайдегер, не думайте, что ваше великодушие помешает мне выполнить мой долг.
Как только я увижу командира этого судна, я немедленно сообщу ему, кто вы такой.
– Я к этому готов.
– И не стану сидеть сложа руки, когда начнется сражение. Если вам будет угодно, я готов умереть и жизнью заплатить за свою ошибку, но в ту секунду, когда я окажусь на свободе, я стану вашим врагом.
– Уайлдер! – воскликнул Корсар, лихорадочно улыбаясь и с жаром хватая его за руку. – Зачем мы не встретились раньше! Но теперь ни к чему пустые сожаления… Идите.
Если команда узнает правду, все мои увещевания будут слышны не более, чем шепот в реве урагана.
– Я не один взошел на борт «Дельфина».
– Разве недостаточно, что я оставляю вам жизнь и свободу? – спросил Корсар, отступая на шаг.
– Зачем вам слабые, беспомощные женщины? Разве такие нежные существа могут принести вам какую-либо пользу?
– Неужели я навсегда должен быть лишен общества прекраснейшей половины человечества? Идите, сэр. Если я сам утратил добродетель, то пусть хоть рядом со мной сияет ее образ.
– Капитан Хайдегер, однажды в порыве благородных чувств вы от всего сердца поклялись охранять этих женщин.
– Я понял вас, сударь. Слово мое и теперь нерушимо.
Но куда бы вы повели своих спутниц? Как знать, на каком корабле им будет безопаснее в бурную погоду. Неужели я навеки лишен права иметь друзей? Оставьте меня, сударь, идите своей дорогой. Не медлите, чтобы мое разрешение на ваш отъезд не оказалось бесполезным.
– Я не оставлю тех, кто вверился моему покровительству, – решительно сказал Уайлдер.
– Мистер Уайлдер – впрочем, я должен называть вас лейтенант Арк, – не играйте моими добрыми чувствами: это может окончиться плохо.
– Делайте со мною что хотите, я умру здесь или уеду вместе с теми, с кем прибыл на ваше судно.
– Сударь, знакомство, которым вы столь гордитесь,
состоялось тогда же, когда и мое. Почему же вы думаете, что именно вас выберут они своим защитником? Может быть, я заблуждаюсь или дурно выполнил свой долг хозяина и они испытывают неудобства и имеют причины считать себя несчастными под моим покровительством?
Скажите сами, прелестная сударыня, кого из нас вам угодно избрать своим покровителем?
– Оставьте, оставьте меня! – воскликнула Джертред и закрыла лицо руками, словно боясь его прельстительной улыбки, как взгляда василиска. – О, если есть в вашем сердце хоть капля жалости, позвольте нам покинуть это судно!
В голосе ее звучал такой откровенный ужас и отвращение, что Корсар, несмотря на умение владеть собой, не мог скрыть глубокое страдание, которое причинили ему эти уничижающие слова. Горькая улыбка появилась на его измученном лице, и он глухо пробормотал, тщетно стараясь побороть волнение:
– Видно, я заслужил презрение всех окружающих и должен расплачиваться дорогой ценой. Сударыня, вы и ваша прелестная воспитанница вольны поступать, как вам угодно. Это судно и каюта к вашим услугам, если же вы пожелаете покинуть нас, вас примут другие.
– Мы, женщины, чувствуем себя в безопасности лишь под благодетельной сенью закона, – сказала миссис Уиллис. – Если бы…
– Довольно, – прервал Корсар. – Вы поедете вместе с вашим другом. Все покидают меня, и скоро сердце мое опустеет, точно так же, как и мое судно.
– Вы меня звали? – мягко спросил кто-то подле него, и звук этого голоса был так печален и тих, что не мог не проникнуть ему в душу.
– Родерик, – поспешно откликнулся он, – ступай вниз и займись делом. Оставь нас, милый; оставь меня на минуту.