Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

А замыкал караван — некий уникальный баран, которого везла на себе в клетке вьючная лошадь. Вместо рогов у этого барана была необыкновенная костяная шапка, и наместник Герата подарил его эмиру Амануллу-хану. Двадцать слуг дрожали над здоровьем этого барана: если с ним что-нибудь случится, они будут избиты до полусмерти. «Так по дороге, проложенной Тимуром и Александром и ставшей кровеносным сосудом, в котором смешалась ненависть двадцати завоеваний, шествует больной и капризный баран, и встречные пастухи и крестьяне… уступают ему дорогу. И когда они стоят, униженно и подозрительно озирая наш караван, отчётливо видны их профили македонских всадников с примесью персидской и еврейской податливости», — писала впоследствии Лариса Рейснер.

Уже в четвёртом номере журнала «Красная новь» за 1921 год был напечатан первый очерк Ларисы Михайловны о её путешествии на Восток — «С пути». Она посвятила его Якову Захаровичу Сурицу — первому полпреду в Афганистане, предшественнику Фёдора Фёдоровича Раскольникова.

После шумных споров с начальником Лепетенко пять человек из этой миссии отвоевали себе право опережать караван на 2–3 километра, чтобы свободно распевать песни, пренебрегая дорожными опасностями и афганскими разбойниками. В один из дней они стали «дьявольской свитой» — пять всадников во главе с Ларисой Рейснер. В начале этого пути она писала в своей дневниковой поэме:

Несчастья начались от Кушки,
когда на бешеных коней
без одеял и без подушек
уселось множеств людей…

Сама она ехала на боевом коне, который обожал свою всадницу и никого к ней не подпускал. А она, видя, как приуныли составлявшие конвой матросики, запевала то про ждущих их на берегу девчат, а то — про парящих над морем чаек. Ведь имя её Лариса по-гречески как раз и означает «чайка» — сильная, смелая, быстрая, хищная птица. Так что она полностью совпадала со своим греческим именем… И тогда самый озорной морячок доставал гармошку, веером расправлял меха и выдавал такие аккорды, что грусть сама собой испарялась. Все с благодарностью смотрели на свою «комиссаршу» и, не без доли зависти, на командира.

Лев Никулин об этом фантастическом путешествии по раскрытого перед ними Афганистану писал: «Матрос Харитонов вынул из дорожного мешка гармонь, и мы с уханьем и свистом и песнями ехали рысью по благополучному месту дороги, и тут, среди гор и ущелий, в полутысяче километров от Индии, появился мулла. Он ехал на жирном и сытом жеребце, сытый и дородный, величественно сидел на подушке и, торопясь, перебирал чётки. За ним ехал на осле тощий слуга и клевал носом в ослиные уши. Дальше шла запасная лошадь с палаткой и утварью; мулла возвращался из дальних странствий — может быть, из самой Мекки. И вдруг всадник и его конь окаменели, а слуга едва не упал под ноги ослу: прямо на них ехало существо, женщина в сапогах и мужских шароварах и шлеме со звездой, пела непонятные песни, а рядом гарцевали, ухали и свистели, приплясывали и шпарили залихватские частушки невиданные люди. Джигитовал Зентик, и пританцовывал в седле рыжий доктор, и гармошка выходила из себя. И это было в сердце Афганистана, в пятистах километрах от Кабула, в ста километрах от человеческого селения. Лариса Михайловна увидела сумасшедшие глаза муллы и зияющий, как пропасть, рот и оценила комизм положения. Мы проехали мимо муллы и его слуги, и когда оглянулись, то увидели их в том же положении — окаменевшими от изумления на дороге. Они даже не повернулись и не посмотрели нам вслед. Для них не было сомнений: они увидели шайтанов и демонов. Через час они повстречались с караваном, и может быть, что-нибудь поняли, увидев подобных людей, но вернее всего мулла на всю жизнь поверил, что видел самого дьявола со свитой…»

Лариса ехала в Афганистан, чтобы собственными глазами увидеть чудесный сад средневекового персидского поэта Гафиза, именем которого подписывал свои письма к ней Гумилёв. В этих письмах он был Гафизом — поэтом, которого современники называли «языком чудес», а она была — Лери, райской девой, попавшей в чудесный сад Гафиза и оставшейся там навсегда. Гумилёв подарил ей прекрасную Персию — страну поэтов, блистательнейшим из которых был Гафиз, и комиссарша ожидала увидеть хотя бы отблеск этой волшебной страны, хотя бы луч, упавший прямо из рая на сады земного Ирана.

Лариса Рейснер в Афганистане

Первое время всё, что Лариса обнаруживала вокруг себя, вызывало у неё восхищение, как будто она только впервые отвела свой взгляд от боёв и сражений, и вдруг увидела сияющее над головой небо: «Падают крупные звёзды, иные нисходят до тёмных ночных деревьев и в их дремучей листве теряются, как в распущенных волосах. Хорошо до сумасшествия!»

Обо всём встреченном и увиденном она потом на привалах в пути и на месте их прибытия с упоением писала: