Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком

Весной 1933-го в Штаты вернулся и Робинсон – лишь для того, чтобы удостовериться: отныне он в черных списках не только у Форда, но и во всем Детройте. Оставалось вернуться в СССР, где, к величайшему смущению скромного Робинсона, его 10 декабря 1934 года выбрали депутатом Моссовета. Time отметил событие, объяснив читателям, что так коварные большевики готовят из негров революционеров, и поместил фото Робинсона: «Угольно-черный протеже Иосифа Сталина».

Робинсон получит высшее образование, намается в эвакуации, выйдет на пенсию и в середине 1970-х уедет из СССР: не в США и не на родную Ямайку, а в Уганду, где его приветит лично гротескный диктатор Иди Амин. Получив же наконец еще через десять лет американское гражданство, он опубликует книгу мемуаров, порой граничащих с горячечным бредом. Дорогого стоит хотя бы рассказ о том, как в 1969 году отдыхающих в санатории, среди которых был и Робинсон, чуть ли не в приказном порядке повели смотреть хронику высадки американцев на Луну. После просмотра, прошедшего в тягостном молчании, они так же организованно дошагали до магазина, где скупили водку и соленые огурцы. И только раскинув «пикник» в дорожной пыли, дали волю слезам: никому веры нет, нам же обещали, что мы будем на Луне первыми.

* * *

Теперь же, в марте 1932-го, в Гарлем из Москвы командировали Ловетта Форт-Уайтмана, «самого красного среди черных» (Time), первого и безоговорочно уважаемого партийца-негра, выпускника Коммунистического университета национальных меньшинств Запада. В 1930-м он лишился руководящих постов и был с почетом «сослан» в Москву, работал в Коминтерне и преподавал физику, химию и математику в Англо-американской школе для детей экспатов.

Перед товарищами он предстал в амплуа продюсера, чему товарищи не слишком удивились. Форт-Уайтман был не только партийным фетишем, но и ярким персонажем «гарлемского возрождения». Недоучившийся врач безответно любил театр и, кажется, даже учился на актера. Влюбленность он сублимировал в театральных рецензиях для левых газет и, прежде всего, в жизнетворчестве, за которое был прозван «черным казаком». Одетый в вышитую рубашку до колен, сапоги и ушанку, он вызывал фурор даже на московских улицах, не говоря уже о Гарлеме и Чикаго. К тому же у большевистского актива он перенял моду брить голову, что в сочетании с восточными чертами лица принесло ему еще одно прозвище – «буддийский монах».

Форт-Уайтман принес Гарлему благую весть: советско-германская студия «Межрабпомфильм» выделила неслыханные двести тысяч долларов на фильм «Черные и белые» о расово-классовой борьбе в Алабаме.

Это был пик «Межрабпомфильма». В свете наступления пресловутого «третьего периода» Коминтерн в 1930-м предписал студии сосредоточиться на пролетарских, антивоенных и антифашистских копродукциях. Но вместо того чтобы наладить выпуск агиток, новосозданный (1931) Иностранный отдел «Межрабпомфильма» замахнулся на статус самого радикального полюса мирового кино. Москва – пусть на мгновение – стала столицей эстетического и политического авангарда.

Окруженный большой немецкой группой, приступал к съемкам своего единственного фильма великий Пискатор. Только что, в феврале 1932-го, Москву покинул Вайян-Кутюрье, писатель, основатель компартии Франции, за одиннадцать месяцев, что он провел в СССР, написавший для Пискатора сценарий о Парижской коммуне. Но тот предпочел повесть молодой Анны Зегерс «Восстание рыбаков». Фильм состоится со второй попытки (1935). Первая потерпит крах по множеству причин, включая – достойное Штрогейма – свойство Пискатора требовать от продюсеров, ну например, чуть ли не за ночь сшить три тысячи цилиндров.

По концентрации талантов с группой Пискатора конкурировала группа Йориса Ивенса, включавшая даже трех «актуальных» архитекторов. Голландский коммунист-авангардист слагал «Песнь о героях» Магнитки по сценарию Третьякова. Его ассистент Йоп Хёйскен, будущий мэтр документалистики ГДР, обдумывал свой дебют «Друзья Советского Союза» (1933). Ганс Эйслер одновременно писал музыку и для Ивенса, и для болгарина Златана Дудова, снимавшего в Берлине «Куле Вампе» по сценарию Брехта и Оттвальта.

Кинострасти бурлили в венгерском землячестве: философ кино Бела Балаж приступал к экранизации романа Белы Иллеша «Тисса горит». Отец абстрактной анимации Ганс Рихтер снимал «Металл» о разгроме забастовки немецких металлургов: соавтором сценария была Пера Аташева. В Париже той же весной 1932-го Бунюэль нанес визит Андре Жиду: тот не возражал против экранизации сюрреалистом «Подземелий Ватикана» в Москве. Студия вела переговоры с Жан-Ришаром Блоком. В экранизаторы «Условий человеческого существования» Андре Мальро прочили то ли Ивенса, то ли Довженко, то ли самого Эйзенштейна. На самом деле ставить фильм предстояло Альберту Гендельштейну, а Эйзенштейну отводилась роль консультанта. Барбюс готовился подписать воистину эпохальный контракт: вслед за литературным монументом Вождю – книгой «Сталин» – автору великого антивоенного романа «Огонь» предложили воздвигнуть Сталину монумент кинематографический.