Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Исходя из личных симпатий, Дэвис настаивал, чтобы сценарий доверили, несмотря на отсутствие у него киноопыта, Колдуэллу. Удивительно, но он настоял. В кои-то веки Уорнеры не только в этом проявили удивительную наивность. Заключая контракт с Дэвисом, они якобы полагали, что вписанный им беспрецедентный пункт о праве автора первоисточника одобрить (или не одобрить) сценарий — чистая формальность.

То, что изготовил Колдуэл, продюсеры сочли катастрофой: он, по слухам, живописал, в частности, секретную встречу Троцкого с Риббентропом. Только тогда на помощь призвали Коха: не как коммуниста, а как «врача „скорой помощи“». Дэвис буквально диктовал ему диалоги своего экранного двойника с Черчиллем.

Продюсера Роберта Бакнера смущала категоричность изображения жертв московских процессов как извергов рода человеческого, но Дэвис был непреклонен: изверги, и точка. Вопреки желанию студии Дэвис отослал сценарий Литвинову, а за две недели до премьеры настоял на дополнении фильма сценой посещения Марджори Дэвис и Жемчужиной парфюмерной фабрики, где супруга посла почувствовала себя, как на родной Пятой авеню.

На протяжении 1942-го ФДР трижды встречался с Дэвисом, а помпезной премьере «Миссии» предшествовал приватный показ в Белом доме. Послание ФДР, облеченное в форму фильма, до целевой аудитории дошло, но с опозданием, обесценившим его смысл. В 1943-м агитировать за союз с СССР и предостерегать против пятой колонны уже не имело смысла.

Кроутер из The New York Times хвалил фильм за честное изложение русской точки зрения и подчеркнул: только русские адекватно оценивали европейские угрозы накануне войны. Обозреватель Variety был сражен «высокоинтеллектуальной природой» фильма. Элтон Кук (The New York World-Telegram) счел фильм чрезвычайно важным для понимания советской политики, а актуальный и противоречивый сюжет назвал великолепным. Отис Гернси-младший (Herald Tribune) был с ним солидарен: «Один из самых незабываемых документов нашей эпохи, мощный инструмент для изучения исторических фактов и смыслов».

Они правы в чем-то существенном. Объективная новизна «Миссии» не могла не поразить: это первый сугубо политический квазидокументальный фильм в истории.

Впрочем, благожелательных оценок было не так уж и много. Вдохновенный, как докладная записка, фильм «невообразимо скучен» — простонал умнейший Мэнни Фарбер (The New Republic). Персонажи отличаются психологической глубиной, достойной экспонатов мадам Тюссо. Единственная новость о России, которую можно извлечь из фильма — русским рабочим платят сверхурочные. Беседы Дэвиса с механиками, шахтерами и фермерами так однообразны, что не удивила бы и его встреча с ожившим Лениным: «Как вы оцениваете свои шансы, мистер Ленин? Сам-то я капиталист…»

Фарбер — чуть ли ни единственный, кто предъявлял «Миссии» эстетические, а не политические претензии. Либералы и троцкисты негодовали. Дьюи назвал «Миссию» в письме в The New York Times первым образцом «тоталитарной пропаганды для массового потребления».

Удивительно неуклюже выражался философ Дьюи: пропаганда, по определению, — продукт массового потребления.

Time, не желая критиковать президентский заказ от своего имени, обратилась к общественным деятелям с вопросом, заключавшим в себе ответ: «Честно ли и справедливо ли выдавать ‹…› искажение текущих событий за истину в последней инстанции?»

Общественность дружно откликнулась: «Нет!»

Едва ли не самый уважаемый критик и сам сценарист («Африканская королева», «Ночь охотника») Джеймс Эйджи суммировал: «Смесь сталинизма, голливудизма, рузвельтизма и оппортунизма», «первый советский фильм, снятый на американской студии» (The Nation).

Эйджи — единственный, кто оговорился, что считает благом для Америки все, что укрепляет военный союз с Россией. Прочие критики рассуждали так, словно войны не было и в помине. Словно в мирное время по дикой прихоти Голливуд вздумал прославить «кремлевского горца». Еще изумительнее то, что критиков фильм не только возмутил, но и ошеломил: словно они не знали, что им предстоит, и были оскорблены в лучших чувствах. Между тем книга Дэвиса не могла пройти мимо внимания Мейера Шапиро или Дороти Томпсон, но не вызвала у них по выходе в свет протестов.

* * *

ДВИ были чужды нюансы:

[ «Миссия»] — потрясающая история о России, [которой суждено стать] одним из самых замечательных фильмов этой войны и величайшим вкладом в программу военной информации.

Дэвис ненадолго вернулся в счастливое московское вчера. 20 мая 1943-го он сопровождал посла Стэндли на кремлевском показе для Сталина, Молотова, Литвинова, Берии, Микояна и Ворошилова. Свою историческую роль паллиатива второго фронта, в его отсутствие демонстрирующего Москве нежнейшие чувства Америки к СССР, фильм сыграл.

Фильм обошелся Уорнерам в полтора миллиона, да еще на рекламу ушли немыслимые 250 тысяч (называют и полмиллиона), но собрал лишь 945 тысяч. Только этот провал спас Fox от конфуза куда большего, чем тот, которым могла обернуться «Буря на Западе».