Сталин произнес эти слова с неудовольствием. Все-таки, он был единоличный правитель огромной страны, владыка многих миллионов душ. Если смотреть на вещи более приземлено, то к появлению Волкова он отнесся настороженно — точно интендант к ревизору. Но помимо того, что он являлся Вождем Народов, он был еще и Отцом Народов — со всеми родительскими заботами и рефлексами. Здесь появлялся тонкий психологический подтекст: отношениям Андрея Константиновича и Сталина суждено было перерасти в плоскость «родитель — гувернер». Но не тот гувернер-француз, а свой дядька-слявянин. По глубочайшему убеждению Волкова, Иосиф Виссарионович попросту конфузился. То же самое чувство он бы испытывал, если бы его ради спасения страны попросили бы спеть где-нибудь в Большом театре. Это из того же ряда.
Берия подал чай — что-то темно-красное, жгучее и безумно вкусное. Немного отпив, Андрей Константинович с недоверием покачал головой и втянул в себя чайный аромат.
— Великолепно! — искренне признался он, — я уж думал, что чаем меня не удивишь. Как называется этот сорт?
— Кяхтинский! — пожал плечами Берия. Чай он любил, но в тонкости не вдавался.
— Кяхтинский? — недоуменно переспросил Волков, — но ведь Кяхта — это небольшой городок на границе с Монголией. Разве там выращивают чай? Или мне послышалось, и вы сказали «Кахетинский»?
Послышались непонятные звуки. Волков повернул голову и увидел, что Сталин поставил чашку с чаем на поднос и залихватски смеется; при этом лицо Вождя народов приняло совершенно разбойничье выражение. Видимо, он знал об этой своей особенности, поэтому старался смеяться как можно реже.
— Прошу прощения! — произнес он, вытерев губы салфеткой, — вы, товарищ Волков, меня неплохо развеселили. Сразу видно, что вы не грузин… так, Лаврентий?
Берия согласно кивнул. Он тоже улыбался во весь рот.
— Сразу видно, что Андрей Константинович — не грузин!
Сталин продолжал:
— «Кахетинское», товарищ Волков, бывает только вино. И вино, признаться, неплохое. «Кяхтинским» этот чай называется в России уже два столетия, потому что поступает к нам из Китая именно через Кяхту. Тот самый поселок, о котором вы осведомлены. Кяхтинский чай завозится сухопутным путем. Есть еще Кантонский — он перевозится морским путем через китайский порт Кантон. Я ничего не путаю, товарищ Берия?
— Все верно! — кивнул нарком, — однако мы пытаемся выращивать свой чай. Чтобы не зависеть от китайских поставок. Любопытно, какой чай будут пить наши потомки?
Волков прикрыл глаза, вспоминая чай своей юности.
— Насколько я могу припомнить, из отечественных на первом месте был «Бодрость». Смесь из лучших сортов чая. Ценился «Краснодарский» и «Грузинский высший сорт». Второй сорт народ скептически именовал «чайный куст рубленый».
— Слышишь, Лаврентий! — произнес Иосиф Виссарионович, — значит, ты был прав.
Пили чай, пили понемногу «Хванчкару», разговаривали обо всем. Вождь заинтересовался загадочным «ноутбуком» и попросил доставить его сюда, в кабинет. Волков ответил, что в этом нет необходимости, потому что ноутбук всегда носит с собой.
— Эта папочка? — удивился Сталин, — и в ней собрано все знание Человечества? Не верю, как кричал этот театрал Станиславский.
Он скептически осмотрел ноутбук, затем хитро прищурился и заявил:
— Товарищ Берия, а наводили ли вы справки о существовании подобного аппарата? Возможно, у американцев есть что-то подобное?
— Это и есть — американский переносной компьютер, — пояснил Волков, — но только у американцев шестьдесят пять лет спустя. Вы сейчас сами убедитесь, Иосиф Виссарионович.
Как ни странно, но в том, что такой техники пока не существует, Сталина убедили кинофильмы, сжатые алгоритмом DivX. Естественно, на алгоритм ему было плевать со Спасской башни, но то, что фильмы были цветные — сказало многое. Вождь очень любил кино, и подобно Ленину отводил ему первенство в соревновании «современных искусств». Все остальные навороты ноутбука, в том числе и жидкокристаллический дисплей, оказались вторичны. Ведь, по большому счету, он не был техническим человеком. Как, например, тот же Берия. Ознакомившись с возможностями чудо-машины, Сталин внимательно выслушал историю Волкова и убедился в том, что его сон был вещим. Так же ему показалось, что сам Андрей Константинович не подозревает о роли «мессии». Это прекрасно ложилось на каноны православной религии. Ведь Иисус практически до тридцати лет (по некоторым источникам) также не занимался своими прямыми обязанностями. Конечно, Волкову было уже не тридцать, но ведь и мир за две тысячи лет стал гораздо сложнее.