Красный Треугольник

В это утро зажатые мышцы поддались куда легче, тело показало чудеса выживания, но жажда схватила арканом. Но поделать с жаждой было нечего – только терпеть.

Тимур был так занят приведением себя в чувство, что прозевал явление Машки: она возникла словно из воздуха и уставилась на то, как он делает массаж конечностей.

– Еще жив? – с легкой досадой спросило безжалостное создание и отобрало заточку. – Как пережил Ночь?

Тимур проскрежетал сухим языком:

– Спал.

– Такая выдержка? Не ожидал от тебя.

Кажется, Машке очень хотелось спросить о чем-то, ее буквально распирало от любопытства, но Тимур не стал ей помогать: спал, и точка.

Что-то дивно булькнуло, и появилась наполненная водой грелка. Припав к ее горловине, Тимур ощутил, что жидкость попахивает резиной с краской, но ведь течет, течет! – жадно глотнул и опомнился, когда опустошил всю емкость до капли.

– Извини, я не пил двое суток… Не волнуйся, соберу тебе воду.

Скатав резиновый сосуд, Машка заметила равнодушно:

– Так поступают все пришлецы…

И наградила инструкцией: сейчас он должен сосчитать до десяти, выйти, накрывшись плащом, и сразу по стенке свернуть налево.

Тимур исполнил все, как велено.

Машка настигла его около очередной арки, без церемоний отняла плащ и отдала новый приказ: идти по другой стороне улицы, осторожно замечая, куда следует она. В общем, как чужие.

Пропетляв двориками, одолев несколько развилок, обогнув открытые площадки, она привела Тимура к пожарной лестнице, и молодой козочкой взобралась на последний этаж. Там и ждала, пока запыхавшийся пришлец одолеет последнюю площадку, и вдруг прошла сквозь стену. Чудо разоблачил сквозняк: нарисованная кладка шевелилась.

Высунулась взъерошенная голова:

– Будешь говорить только правду.

– Когда было иначе?

– Если не поверят, тебя отпустят.

– Давай уже скорее, что ли…

Напротив цехового окна, разбитого до основания, возвышался человек в плаще. Грозно скрестив руки и не подавая признаков, что хочет знакомиться с гостем, он выхватил махобой и заорал:

– Строй!

Откуда ни возьмись, выскочили трое, размахивая боевой резиной, пока лишь угрожая. Один был знаком: свирепо насупившись и рыча, как голодный барс, готовился к растерзанию Мик. А вот парочку пришлось узнавать заново: рыжий верзила и стриженная налысо девица со шрамом на щеке. Зрелище для утра – не радостное. Но что интересно: глаза у всех – чистые, беленькие.

– Салах, твое место в строю!

Машка замялась, но все же выхватила шланг с лезвиями:

– Не спеши, Чингиз…

– Это пришлец Темнеца! Он глаб отпустил!

– Ты ошибаешься…

– Салах – в строй!

С неохотой девица повиновалась.

Надо было подыскать хоть что-то для приличия. Бой будет не короткий, а мгновенный, но умирать вот так – с пустыми руками не хотелось, парни со двора Тимура бы не одобрили. Заточку отобрала Машка, а кроме ломаных стульев и горы резиновых сапог защищаться тут было нечем. И тогда он пошел с последних козырей: швейцарский ножик перехватил лезвием назад, как учили старшие, а шокер выставил вперед, широко разведя руки.

Изготовку Чингиз осмотрел с некоторым уважением:

– Смирись, пришлец, сцедим Теплу Водицу и отпустим легко.

– Пошел ты…

– А ведь и вправду лютый, – проговорила стриженая девица, глухо, по-мужицки.

– Да, лютый! А ты – гондон штопаный! Понял, фраер дешевый. И хоть на всю твою кодлу меня не хватит, но будь уверен, падла, хоть одного с собой утащу! Подходи, кто первый, убогие! Я псих, у меня и справка есть! Тебя, падла, порисую и выйду, а на тебя собаки ссать будут!

Все, что тщательно душила и полировала банковская сфера, вырвалось так стремительно, словно и не было многих слоев лака. Природа городского дикаря праздновала побег из заточения, в ушах свистел ветер отчаяния, а во рту тек вкус свободы, неотличимый от соленой крови. Он снова был мальчик с пером, который забрел на чужую улицу и наткнулся на братву не своего квартала. У него один шанс – запугать диким напором. Или принесут его к маме всего в крови и мертвого.

Полублатной напор произвел впечатление. Уже без злобы Чингиз спросил:

– Где взял ножик и шокер?

– А тебе, курва, не похер ли? Ближе подойди – шепну на ушко.

– Отвечай, дурак! – сорвалась Машка.

До сознания наконец долетело эхо того, что произошло: он свалился в самую глухую помойку, про которую и думать забыл, став другим. И вот перемазался снова. Нет, никогда больше. Даже если остались считаные секунды, встретит их с достоинством, а не по-скотски. Странно, что именно сейчас вспомнил слово «достоинство». Давно не слышал, ни к чему оно было. А вот – пригодилось. Ну пусть будет с достоинством. Все равно конец. Пропади все пропадом.

– Федор подарил…

– Когда?

– Подъехали к заводу, сказал, на добрую память. Кончай волынку…

Вождь дал знак, боевая четверка сгрудилась плотным кольцом. У них опять было совещание, просто демократия какая-то.