– Ты шутишь?
– Нет. Не шучу. У меня вообще с чувством юмора проблемы.
– У тебя с головой проблемы! Хотя не могу придумать ни одной причины, по которой ты стала бы выдумывать такое. Очевидно это правда. Но тогда выходит?.. Выходит, ты – убийца? Это абсурд! Хотя… – лицо его затуманилось. – Ты ни разу не колебалась перед тем, как нанести удар. Ни тогда, в борделе, после перехода через портал, ни во время нашего поединка. Ты делала это профессионально.
Мы замерли, пристально глядя друг другу в глаза.
– Это ты убила Гиэнсэтэ? – ровным, как у автомата, голосом, спросил Эллоиссент.
И хотя мне было стыдно в этот момент смотреть ему в глаза, я не отводила взгляда.
– Я.
– Зачем?
– Не для себя. Я её даже не знала. Мне приказали это сделать. И я это сделала.
– Кто приказал?
– Какая разница? Стальная Крыса его уже прикончил.
Эллоиссент смотрел на меня так, словно у меня выросли клыки, копыта, а из-под кожи пробивалась чешуя.
– На Сэро – пэн – Кэро тоже была ты? С теми, кто устроил в «Веселом доме» кровавую баню?
– С кем – с теми? Кроме меня там никого не было. Я в одиночестве сотворила то очистительное пламя, что убрало скверну.
– Скверну?! Там погибли люди!
– Люди? Шайка пидорастов и педофилов? Законы, впрочем, как и нравы, существующие в Эдонии, приписывают расшаркиваться перед пороком. Корректно улыбаясь, делать вид, что все так и должно быть: половые извращения, продажная любовь, групповые оргии в дыму веселящих трав? Вроде как всё это не зло, а так, рафинированное эстетство? Нечто вроде проказливого озорства, к которому нужно относиться терпимо. Это у вас называется свободой выбора. Свободой совести. Но мне нет дела до вашей толерантности. У меня своя совесть и свои принципы. Суди меня, коли хочешь, но я подлеца буду называть подлецом, мразь – мразью, а шлюху – шлюхой. Конечно, нужно совершенствовать систему, множить законы, растить добро. Я сама считаю это правильным. Но будучи злом, предпочитаю быстрые, простые и эффективные решения, способные мгновенно устранить проблему. Тот, кто нарушил правила для меня вне закона. А значит, я могу убирать его так, как сочту нужным. Выпалывать, словно сорняк.
В расширенных зрачках Эллоиссента я видела собственное отражение, только отчего-то перевёрнутое.
– Люди – сорняки?! Да что с тобой?! Ты хоть понимаешь, что говоришь? Нет! Ты не можешь так думать. В глубине души, я знаю, ты так и не думаешь. Тебя заставили убивать, пользовались твоей силой. В этой истории ты обух, но не палач. Ты – нежная, маленькая и очень ранимая, Одиффэ. Ты не убийца.
– Но я убивала! Хотела я того или нет – я это делала! И… и я не смогу это забыть. И ты – тоже.
Я отвернулась, пытаясь скрыть подступающие к глазам слёзы.
Я не хотела, чтобы меня жалели. Я не нуждалась в его жалости.
Его прощение – вот что тогда было мне нужно.
– Зачем ты всё это мне рассказала? – тихо спросил Эллоиссент.
– Я знаю кто ты. Будет честно, если ты станешь знать, кто я. Настоящая, а не тот фантом, что создала Сантрэн. Я ненавижу лгать, Эллоиссент. Ты должен знать, с кем имеешь дело. И решить для себя – хочешь ли ты со мной его иметь.
Он покачал головой:
– Нет. Ты нравишься мне… вернее, нравилась. Но – нет. То, что вы там решили с Сантрэн – это ваше дело. А то, в чём ты призналась сейчас – к чему лукавить? – это ставит точку. Я понимаю, почему ты делала то, что делала. Но не могу это принять.
Я изо всех сил закусила губу, чтобы сдержать подступающие слёзы. Если откровенно, я рассчитывала на другой ответ.
– Понятно, – сказала я, как только обрела уверенность в том, что мой голос не станет дрожать от подступающего плача. – Что ж? Так даже лучше.
Подойдя к лошади, я подобрала поводья:
– Прощай, Эллоиссент, – сказала я перед тем, как подняться в седло.
Он не пытался мне помочь. Лишь холодно сказал вслед:
– Прощай.
Глава 17
ПОХИЩЕНИЕ
Верховая прогулка затянулась до самого вечера. Настроение было хуже некуда. Я не плакала, да и не хотелось. Что толку? Имеет смысл лить слёзы, когда тебя пожалеют, поймут и простят, а тут был иной случай.
Небо начало темнеть, и я повернула лошадь к дому.
Уставшее солнце, приближаясь к линии горизонта, раздулось, как объевшийся вурдалак. В ярких лучах чётко вырисовывались тени кипарисов, кустарников и изгородей. Вокруг не было видно никакого движения – не летящей птицы, не бегущего зверя.
Как вдруг внимание привлекли вороны, резко вспорхнувшие с земли. Я подняла глаза, наблюдая за птицами. В следующее мгновение невидимое лассо сорвало меня с лошади. От удара занялся дух. Мир вокруг погас.
Приходя с себя на краткий миг, я чувствовала, как меня заворачивают в плащ и куда-то несут. Потом окутало чувство нереального холода. Я задыхалась от ощущения чего-то едкого, острого, грозившего перекрыть дыхание. Когда холодное онемение подступило к сердцу пустота и мрак одолели меня.
Сначала вернулись звуки, за ними пробудилось сознание. Будто мощный ритм раскачивал меня то в одну, то в другую сторону. В своём качании я сначала поднималась на горку, потом обрушивалась вниз.