Красный туман

   -- Уверен, мой господин.

   -- Для твоего ж благополучия полезно, чтобы так и было. Ступай с глаз моих, и не забывай о том, что бодрствовать следует всегда, когда бодрствует господин. Если тебе словесной науки мало, то я велю прибавить плетей.

   При упоминании о плетке, Ланцер скукожился, сжался и как-то сразу уменьшился вдвое. Уж кто-кто, а этому бесхребетному хорошо известен ее резкий голос и дурной нрав.

   Когда Ланцер покинул комнату, Грифид тоже не стал в ней задерживаться. Воспользовавшись потайным ходом, спустился в подземелье, а оттуда длинным коридором оказался в обитом металлом и крепкими породами дерева комнате. Было слышно, как где-то высоко над головой капает вода и раздаются приглушенные всхлипывания. Грифиду всегда делалось не по себе от осознания, что он находится намного ниже самого глубокого подземелья замка - темницы.

   Его поджидал гонец: человекоподобная железная конструкция с квадратной башкой и двумя мигающими приспособлениями вместо глаз.

   -- Хозяин, - лязгом металлической гортани, поприветствовал механизм. Бесцветно, как и надлежало пустоголовому болвану.

   Эх, если бы эти конструкты работы рук древних мастеров умели колдовать, Грифид бы давно избавился от бОльшей части прихлебателей в своей свите.

   Канцлер прислонил губы к отверстию на затылке конструкта и четко проговорил место назначения. После чего открыл контейнер у него в груди, помести туда свиток и снова закрыл. Письмо, конечно, можно было отправить и с гонцом, но Грифид предпочитал не рисковать. Предосторожности отнимают кучу времени, но они же и спасают от роковых провалов.

   -- Сделаю, хозяин, - скрипя челюстями, произнес механизм.

   Грифид по привычке уже открыл было рот, чтобы дать посыльному напутственный словесный тычок, но вовремя вспомнил, что конструкт в нем не нуждается. Да тот уже и не ждал - шагал прямиком к металлическому проему в одной из подпирающих свод колон. Конструкт забрался внутрь, потянул какой-то рычаг - и провалился. Канцлер прислушался к скрежету - громкий и выразительный, он вскоре пошел на убыль.

   Грифид перевел дух, выудил из отворота халата платок и промокнул проступивший над верхней губой пот. Еще одно, несомненно, полезное качество Ланцера: от него гораздо меньше шуму.

   Канцлер вернулся в комнату и предался беспокойному сну.

   Утром, проснувшись едва ли не за мгновение до того, как из-за горизонта появилось рыжее знамение рассвета, канцлер почувствовал невероятную слабость. Суставы выкручивало с тягучей медлительностью опытного палача, голову жгло так, будто в черепной коробке горел огонь, а ноздри будто залило сургучом. Грифид мысленно простонал, проклиная злостную непогоду последних дней. Сезон дождей и холода, чтоб его.

   Канцлер свесил ноги с кровати, позвал слуг и позволил привести себя в надлежащий вид и одеть. Ему трижды угодливо совали в руки чистые носовые платки. Старая Эзбет кудахтала, что та квочка на яйцах, усердно уговаривая канцлера остаться в постели и погодить с государственными делами.

   -- Если бы риилморой правили сопли, на наших костях давно бы маршировали арнийские выродки, - обрубил хлопотунью Грифид, - лучше дай выпить какого-то своего зелья, чтоб башка болеть перестала.

   Эзбет что-то недовольно пробубнила в ответ, пользуясь своим статусом старой няньки, которой, как водится, позволено то, за что другим отрезают языки и секут спины. Снадобье принесла спустя четверть часа: из кружки воняло чуть лучше, чем изо рта прокаженного, но Грифид опустошил ее одним хлопком: что-что, а во врачевании ворчуья знала толк.

   Действительно - спустя еще две четверти часа, ломота в суставах стухла, из носа прекратился непрерывный поток. На этом подъеме Грифид надеялся пересидеть заседание Конферата. Ну или хотя бы большую его часть.

   Конферат традиционно заседал в Зале славы Райчарда, месте, которое, как Святочное древо пестрело знаками отличия, наградами и прочей малозначительной шелухой. Всеми этими безделушками прославленного арканиста одарили в основном уже после того, как сунули в "стальную деву", но кого это, в сущности, интересует? Почтенная разноцветной мишурой память стерпит все, включая откровенное глумление.