Если бы сестра не замолчала так резко, Ун бы, наверное, и не обратил на эти слова никакого внимания. Но она замолчала, словно почувствовав, что сказала лишнее, и он теперь сидел, открыв рот, и смотрел прямо на нее.
– Обещали? В смысле обещали?
В первый момент ему порказалось, что Тия сейчас вскочит и выбежит прочь, но она взяла себя в руки, выпрямилась. Взгляд ее желтых глаз сделался твердым, из черт лица куда-то исчезла вся детскость. Хотя, скорее всего, ее давно уже там и не было. Он просто привык думать о Тии, как будто ей все еще пятнадцать лет. Прошлое ослепило его, сделало близоруким.
Но теперь Ун видел. Перед ним сидела решительная, молодая раанка, способная на поступок.
– Кто тебе пообещал? – спросил Ун почти шепотом. – Те бумаги... ты...
– Неважно кто, – пальцы ее с силой, почти с ненавистью впились в одеяло, – мне дали слово. И сдержали его. Тебя бы потом направили на другую должность. Перевели бы. Все вернулось. А ты... Вот надо было устраивать эту дурацкую драку? Да еще такую...
Ун слушал и не верил. Она ведь могла притвориться, что он ее неправильно понял. Зачем ей говорить такое? Почему?
– Тия, – как будто сами собой произнесли его пересохшие губы, – это же наш отец. Наша семья... Мы...
– Какая семья? Даже не смей начинать мне говорить о какой-то там славе или прочем бреде. Семья! Наша семья сгнивала заживо, Ун, – холодно и зло сказала Тия, точнее незнакомка с ее лицом. – Отец? Ты его в последние годы и не видел! Ты вот знаешь, что он собирался развестись с матерью и определить ее в бедлам? Ты слышишь, Ун? Нашу маму к уродам и умалишенным! Не изображай удивление! Ты от меня все отмахивался! Все ходил и рычал на Аль. Да у отца таких Аль десять было! Десять, о которых я знала. И еще десять, о которых не слышала. Не смотри на меня так, – вдруг прервала она свою речь и резко поднялась, и показалась Уну очень высокой. – Хочешь, сейчас же здесь и ударь. Но не смотри так. Ты не лучше меня.
– Он же наш отец... – беспомощно повторял Ун. – Мы все... Тия, он же наш отец...
– Отец? А Кару наша сестра. Я сама бы все выдержала. Но ты ведь знаешь, какая Кару! Ун, ты же любишь ее, как и я люблю. Эта дурацкая свадьба... Она бы не смогла жить под одной крышей с тем уродом. Не смогла бы. Ты же видишь, какая она... нежная. И слабая. Не как мы с тобой, Ун. Она бы что-нибудь с собой сделала.
– А арест отца ее, по-твоему, не подкосил? – спросил Ун бесцветным тоном.
– Нет, – ответила Тия как отрезала. – И ты это знаешь. Время скорби прошло. Она выйдет замуж, за того, кого любит и кто любит ее, и будет счастлива.
Тия пристально посмотрела ему в глаза, покачала головой, убрала красную прядь за ухо.
– И только попробуй мне сейчас что-нибудь сказать насчет тех несчастных выборов. Ун, ты думаешь, что у отца был хотя бы один шанс войти в Совет? Серьезно? Что кто-нибудь поддержал бы его? Чиновника из третьесортных провинций?
– Да, – кивнул Ун, хотя она говорила так уверенно, что он сам уже ни в чем не был уверен. – Тия...
Тия махнула рукой, пошла к двери, но остановилась на пороге, повернулась к нему, что-то обдумывая.
– Как вернешься с юга – убей меня, если хочешь. Плевать. Я ни о чем не жалею и сплю спокойно. Только Кару о нашем разговоре не рассказывай. Этой правды она не выдержит.
Сказала, точно ударила, и вышла. Замок щелкнул, какое-то время в коридоре еще слышались голоса, но потом все стихло.
Глава XXI
– Сейчас еще один состав пропустим и в путь. К полудню будем на месте.
Сказав это, Зар, помощник машиниста, загасил сигарету, метнул ее в траву и, чуть переваливаясь с бока на бок, пошел вдоль рельс к крошечному станционному дому, по самые окна осевшему в землю.
«Уже сегодня?» – Ун оглянулся на поезд. Он думал, что почувствует облегчение, когда недельное путешествие на юг наконец-то подойдет к концу, но вместо этого сердце сжала непонятная тоска. Прикипел он что ли к этому деревянному грузовому вагону? Смешно и глупо, но, выходило, что так.
Нет, поначалу пришлось несладко. Ун спать не мог из-за тряски и ритмичных ударов колес, от которых не спасал ни тонкий матрас, ни слой чистой соломы на полу. Каждый новый толчок отдавался болью в животе и отбитых боках. Да еще и мошкара донимала. Мошкара! Зимой! Хотя какая зима? Это Столицу теперь заливали дожди, а где-то на севере Благословение Императора укрывала тяжелая снежная шапка. Юг дышал влажной духотой, и леса его пухли от яркой, толстолистой зелени.