Красота – это горе

Как видно, словами старухе ничего не докажешь. Деви Аю с коляской сразу ушла, но твердо решила отвоевать дом. Ходила в штаб армии и временного правительства, встречалась с командующим КНИЛ, спрашивала его совета. Тот ее разочаровал: вернуть дом в обозримом будущем и не надейтесь. Пока нельзя, уверял он, всюду партизаны. Если дом заняла партизанская семья, остается его выкупить или смириться.

Но деньгами она не располагала. За пять оставшихся колец никто ей столько не даст. Единственная ее надежда – сокровище, что спрятано в туалете, но чтобы до него добраться, нужно заполучить дом. Она отправилась к мамаше Калонг, зная ее отзывчивость, и рассказала все как есть.

– Мамаша, одолжите мне немного денег, хочу выкупить дом.

Мамаша Калонг, с ее деловой жилкой, никогда не упускала выгоду.

– А как ты со мной расплатишься?

– Фамильными драгоценностями, – объяснила Деви Аю. – Перед войной я спрятала все бабушкины украшения в тайнике, и никто о нем не знает, только я да Бог.

– А если Бог их забрал?

– Вернусь к вам в заведение и отработаю.

На том и порешили. Мамаша Калонг даже предложила свои услуги посредницы: а вдруг старуха не продаст дом Деви Аю напрямую? Местным жителям ее европейская внешность доверия не внушает, а у мамаши Калонг немалый опыт скупки жилья у тех, кто нуждается в деньгах. Она пообещала торговаться до последнего.

Почти неделю шли переговоры. Что ни день бегала мамаша Калонг к сердитой старухе. Партизанская мать согласилась уступить дом в обмен на другое жилье, с доплатой. Мамаша Калонг справилась отлично, и Деви Аю наконец велела старухе покинуть дом и больше не возвращаться. Вместе с мамашей Калонг Деви Аю с дочками приехала домой на армейском джипе одного из клиентов борделя, офицера КНИЛ. Хорошо вернуться домой, зная, что никто тебя не выставит.

– Так когда ты со мной расплатишься? – спросила наконец мамаша Калонг.

– Дайте мне срок месяц.

– Что ж, на раскопки хватит, – согласилась та. – Если кто-то тебя побеспокоит – сразу ко мне! У меня в друзьях партизаны, и с солдатами КНИЛ я тоже на короткой ноге. Это всё мои клиенты.

Деви Аю не сразу взялась копать. Первым делом она стала искать для девочек няню – и нашла в горном поселке старуху Миру, служившую до войны у голландцев. Деви Аю заверила, что она не голландка, а местная, даже имя у нее туземное. Мира помогла ей найти садовника, чтобы привести в порядок запущенный участок. Лишь спустя неделю, когда двор и сад приняли прежний ухоженный вид, она вздохнула свободно.

“Счастье, что ни японцы, ни союзники его не тронули”, – твердила она себе.

Тогда же получила она весточку от Олы и Герды. Они нашли бабушку с дедом, и даже их отец оказался жив – вернулся из лагеря военнопленных на Суматре. Ола обручилась с британским солдатом, свадьбу назначили на семнадцатое марта в церкви Святой Марии. На праздник Деви Аю приехать не смогла, зато послала фотографии дочек, а в ответ получила свадебное фото. И повесила на стену: пусть Ола увидит, если приедет когда-нибудь в гости.

Как только жизнь в доме наладилась, Деви Аю задумалась о раскопках. К садовнику по имени Сапри она сразу же прониклась доверием и теперь, вызвав его к себе, рассказала о своем плане обыскать канализацию. Иначе, говорила она, ей будет нечем платить ему жалованье. И садовник принес лом и мотыгу, а Деви Аю, надев дедовы брюки и засучив рукава, помогла Сапри разобрать пол и докопаться до канализационных труб и отстойника. Работу облегчало то, что туалетом с начала войны не пользовались. Вместо свежих зловонных испражнений здесь была рыхлая, кишевшая червями земля.

Копали они весь день, пока Мира присматривала за девочками; передохнув немного и перекусив, продолжали разбирать цементный пол и рыться в перегное. Но ничего так и не нашли. Трубы они вычистили полностью – ни следа спрятанных драгоценностей. Ни ожерелий, ни золотых браслетов – лишь груды земли, бурой и влажной. Не может быть, чтобы драгоценности сгнили вместе с нечистотами; и Деви Аю оставила работу со словами:

– Бог их забрал.

Во времена революции у всех на устах были громкие лозунги – ими пестрели стены, плакаты, даже школьники царапали их в тетрадках. Вот и мамаша Калонг решила переименовать заведение в том же духе, чтобы новое название выражало самую ее суть. Перебрав несколько названий – “Люби или умри”, “Люби сейчас, люби всегда”, – она в итоге остановилась на “Люби до смерти”.

Увы, название себя оправдало: здесь погиб на ложе любви солдат КНИЛ от партизанского ножа; погиб в постели партизан от пули солдата КНИЛ; умерла посреди любовных утех проститутка – ее целовали так рьяно, что она задохнулась.

Здесь, в “Люби до смерти”, и стала работать Деви Аю. Жила она не в борделе, а у себя дома. Приходила вечером, а с рассветом возвращалась к себе. У нее было уже три дочки: Аламанда, Адинда и Майя Деви, на три года моложе Адинды. Вечером за детьми присматривала Мира, а днем Деви Аю заботилась о них, как самая обычная мать. Девочек она отдала в лучшие школы, водила в мечеть, где они молились с кьяи Джахро.