Красота - страшная сила

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Телезвезда в подземке

Понедельник выдался унылым и пасмурным. Уоррен срочно вызвал на встречу представителей от «Супер-Бра». Хозяева самой знаменитой в мире фирмы по производству женского белья «серьезно задумались о необходимости отказаться от Лоры Макнотон в качестве лица их фирмы. Причиной тому послужила ее чрезмерная потеря веса, в результате чего ее бюст утратил необходимые пропорции». Иными словами, мои пышущие здоровьем прелести ссохлись, превратившись в жалкие сиськи, и не могли более украшать рекламные стенды. Когда-то раньше, казалось, в другой жизни, эта новость сразила бы меня наповал. С подросткового возраста меня все знали как «девчонку с красивой грудью», и постепенно в моем сознании это стало моей неотъемлемой чертой. Я мгновенно узнавала геев в толпе на улице: их взгляд никогда не останавливался на моей груди. Все остальные мужчины пожирали глазами мой бюст. Так было всегда. И вот теперь я перешла в разряд тех, кто прячет под бюстгальтером жалкие тряпочки. Я утратила свое царственное достояние и должна была бы убиваться из-за этого. Но я всей душой горевала из-за смерти Люси, и у меня не хватало сил на то, чтобы оплакивать утрату своей груди.

Уоррен был уверен, что для «Супер-Бра» моя худоба явилась лишь поводом, чтобы разорвать со мной отношения.

Ведь сегодня талантливый дизайнер может творить чудеса на своем компьютере. К чему настоящие округлости, когда нарисованные могут прекрасно их заменить, и не раз заменяли. Вацца считал, что эта буря в совете директоров была вызвана скорее преображением моей репутации, чем груди. После скандала, вызванного смертью Люси, мой образ в прессе изменился. Никто меня больше не называл любимицей публики или милашкой. Я стала «нарушительницей покоя», «плохой девочкой». А как-то в одной воскресной газете меня даже назвали наркоманкой — по поводу возможного иска за оскорбление Уоррен консультировался сейчас с юристами. Издания с ориентацией на здоровый образ жизни и подростковые журналы теперь обходили меня стороной — я подавала дурной пример. В то же время редакторы некоторых бульварных газет готовы были заплатить большие деньги за снимки, на которых я выгляжу особенно худой, пьяной или с обвисшей грудью. Молодые остроумные журналисты затем часами ломали себе голову, какую бы особенную гадость написать под этими снимками. Забавно, что именно теперь мною заинтересовались действительно дорогие глянцевые журналы и слишком крутые для школьниц издания. Получалось, что моя новая репутация «плохой девочки» — в стиле Кэйт Мосс или Наоми Кэмпбелл — придавала мне особый лоск. Именно эта волна и привела все мои дела в полный беспорядок.

Итак, в этот дождливый понедельник Уоррен вызвал меня в свою берлогу, расположенную в мрачных дебрях Ковент-Гардена. Огромная туша Ваццы скалой нависла над его огромным столом. Вид у него был злой и решительный, а лицо краснее обычного.

— Лора, — хрипло проговорил он, дымя сигарой, — ты выглядишь ужасно.

Забавно было услышать эти слова от мужчины, который будто только что встал с операционного стола в кардиологическом отделении. Только вместо зеленого балахона на нем красовался костюм от Савиль Роу, что очень шло к его увесистому заду. В общем этот толстяк назвал меня уродиной.

— Спасибо, — мрачно ответила я и плюхнулась на стул. Через пятнадцать минут должны были приехать представители от «Супер-Бра» решить мою участь.

— Надеюсь, ты не под кайфом? — Но это был не вопрос, а инструкция. На самом деле Уоррена меньше всего на свете волновало, употребляла я наркотики или нет. Он всего лишь сообщил мне тему встречи.

Я послушно кивнула головой, хотя только что приняла дозу в туалете. Кокаин давно перестал быть для меня тонизирующим средством на вечеринках, я вряд ли получала теперь от него удовольствие. Он стал мне необходим, чтобы продержаться еще один день. Теперь, встав утром и налив себе чашку кофе, я нюхала кокаин, а потом закуривала сигарету. Без кокаина я не смогла бы перенести эту встречу. Я вытерла нос на случай, если на нем остались следы белого порошка, и чихнула.

Уоррен неодобрительно посмотрел на меня поверх своих очков в тонкой оправе. На его голове, круглой, как у бегемота, они казались до нелепости маленькими.

— Возраст также работает против тебя, — сообщил он.

— Мне двадцать шесть, а не шестьдесят шесть, — напомнила я ему.

Он нетерпеливо махнул рукой, давая понять, что эти подробности никому неинтересны.

— Может, так оно и есть, — ответил он, — но телевидению нужны совсем юные люди. Вечная молодость — вот требование сегодняшнего дня. Я даже думал сохранить тебе двадцать пять лет на следующий год или два.

Можно бы и посмеяться, если бы Уоррен пытался таким образом сострить. Но выражение его лица не допускало и следа юмора; он говорил совершенно серьезно.