Красота

При более общем взгляде на вопрос можно убедиться, что не существует принципиальной разницы между характером объективной основы красоты «нетронутой» природы и красоты произведений рук человеческих. Ее не существует и между объективной основой безобразности незакономерных, нецелесообразных, «больных» явлений, с одной стороны, и любых явлений, противостоящих человеку и его человеческому миру, — с другой. Основой ощущения красоты в обоих случаях является воспринятое в образе, пробивающееся сквозь все случайности мироздания закономерное гармоническое начало развития мира, обретающее в практике человека форму разумной, единой целесообразности. Основой ощущения безобразного во всех случаях оказывается отрицание этого закономерного начала мирового процесса, будь то отрицание гармоничности тех или иных локальных явлений или отрицание разумного, творческого, человеческого начала.

Ведь отрицание человеческого начала так же нельзя рассматривать иначе, как «болезнь» общего процесса, поскольку познание и творчество человека заняло в мире принадлежащее ему место.

4. ДЬЯВОЛ РАЗРУШЕНИЯ И СОЗИДАНИЯ

Однако наше представление о красоте и безобразии оказалось бы чрезвычайно упрощенным, если бы мы попытались механически разделить все существующее на явления более или менее прекрасные и явления более или менее безобразные. Диалектика развития действительности столь сложна и неоднозначна, что подобное деление ни в малой степени не отразило бы ни многогранности объективных процессов реальности, ни многогранности эстетического ее отражения. Наше эстетическое восприятие непрестанно колеблется между ощущением красоты и безобразия, между восторгом и отвращением. Подобно стрелке чувствительнейшего прибора, оно все время находится в чутком движении вслед за самим процессом развития, неизменно следя за пробивающейся в случайностях и борющейся с отрицающими ее силами всеобщей необходимостью.

Перманентная борьба прекрасного и безобразного преследует наши чувства в общении с природой, где чистая и прозрачная свежесть водоема омрачается отвратительными пиявками, где, напротив, грозная опасность, вроде готового к нападению удава, оказывается скрытой прекрасными узорами чешуи и совершенной пластикой движений, где зловонная трясина приветливо манит нежностью трогательных незабудок. Эта борьба обретает сложные, подчас невероятно запутанные и драматические формы в сфере самой человеческой жизни, нашедшие хрестоматийное выражение во множестве преданий и сказок, когда прекрасная внешность царицы Тамары или пронзительная красота мертвого лица панночки-ведьмы из гоголевского «Вия» таят в себе чудовищные силы привлекательного и отталкивающего зла, и когда безобразное обличье лягушки становится залогом превращения в дивную красоту.

И в то же время народная мудрость не случайно приводит цепь превращений прекрасного в безобразное и уродливого в красоту к конечному торжеству положительного эстетического начала, где внешняя красота как бы сливается с красотой внутренней, а эта последняя находит свое полное выражение в прекрасных формах. Ведь несмотря на то, что на каждом шагу мы видим яблоки, попорченные червями, каждый плод — залог развития новых плодов, и не червоточина, а сияющая ароматная плоть составляет смысл и суть зрелого плода. Счастливый конец народных сказок — вовсе не дань бесплодной мечте о счастье. В нем нашли поэтическое воплощение тысячелетние наблюдения людей над перипетиями реальной жизни, где гармония и необходимость, несмотря ни на что, в конечном счете неуклонно прокладывают себе дорогу. И в этом отношении народные предания при всей идилличности куда правдивее иных произведений литературы, смакующих несчастья и гибель.

Это не в качестве упрека писателям-профессионалам. Здесь просто сказывается несоизмеримость масштаба восприятия мира любой, даже гениальной, личностью и народным эпосом. Впрочем, крупнейшие мастера мирового искусства также, как правило, остаются оптимистами.

Но, провозглашая осанну «хэппи энду», не оказываемся ли мы не только несправедливыми к огромной части мирового искусства, но и недостаточно внимательными к некоторым явлениям самой жизни. Вспомним, что те же народные предания и легенды наряду с прославлением и утверждением светлого, гармонического начала испокон веков тяготеют к образам, исполненным неизведанной темной силы, подчас обретающим черты чудовищно безобразной реальности, переходящей в еще более отвратительную обыденность ужаса. Вспомним предания об упырях, о восставшей из гроба распоясавшейся свирепой смерти, об инкубах и сукубах, обо всем том темном и грозном в народном творчестве, что на протяжении столетий оплодотворяло оккультные науки и мистическую литературу.