Красота

Но, отметив это, мы еще не получим ответа на вопрос о том, почему, несмотря на всю отвратительность «темного» начала, оно постоянно приковывало к себе внимание, рождало мучительно соблазнительные образы, продолжавшие из века в век преследовать человечество, вопреки самым категорическим запретам, вопреки жестокости князей церкви? Почему, отрицая и проклиная бесовские силы, человек все же тянулся к ним, тайно поклонялся им, искал с ними преступного контакта?

Думается, дело здесь в том, что, несмотря на естественную, исторически обусловленную неспособность осознать диалектику развития, человек всегда интуитивно ощущал великую силу отрицания, существенность его роли в процессе самопреобразования материи. Создавая свой закономерный человеческий мир, все более и более подвластный его разумным человеческим планам, построенным на растущем знании раскрываемых логически закономерностей природы, человек постоянно чувствовал во вне и в себе самом присутствие некоего, весьма активного начала, не подвластного его уже сложившейся логике, именно потому, что это начало ставило под сомнение самою логику.

Оно было алогичным началом мира, той самой случайностью, присутствие которой Гегель охарактеризовал как «абсолютную необходимость». Той самой случайностью, не вытекающей непосредственно ни из одной уже существующей закономерности, случайностью, всегда способной породить совершенно новую, ранее не существовавшую закономерность. Алогичное начало мира влекло к себе неразгаданной, таинственной мощью, которая могла и никогда не проявиться, а проявившись, была способна изменить весь привычный ход вещей.

За прирученной, очеловеченной тайной собственного бытия, в украшенных обрядами и обычаями таинствах зачатия и смерти человек постоянно ощущал иную, бесконтрольную силу неистового, неистребимого творения, слепую, грозную мощь всеобщего поступательного развития, ищущего новые и вовне пути самоутверждения, не щадящего ничего уже возникшего, создающего самые неожиданные формы существования, отрицающие и пожирающие друг друга. Одна из ветвей этого стихийного процесса, уже столько раз оказывавшихся тупиковыми, выросла в освоенный нами могучий ствол человеческой вселенной с ее объективными законами, с их субъективным преломлением в сознании, с творческим человеческим трудом, с осознанной упорядоченностью и гармонизацией. Но где гарантия, что это и есть единственно возможный, наиболее жизнеспособный вырост эволюции?! Что это единственный из возможных вариантов?

И разве существует полная уверенность, что где-то уже не зреют, не прорываются почки иного развития, что уже сегодня не прорастают совершенно чуждые нам, отрицающие всю нашу вселенную иные ветви... Даже просто вышедшая из повиновения законам данного организма, идиллически размножающаяся раковая клетка в своем неистовом жизнелюбии куда зловещее старомодного канонического скелета с его косой и песочными часами, отмеривающими привычное, земное, человеческое время!

Ощущение постоянной, таинственной и необычной возможности иного варианта, могущего как бы поставить «вне игры» нас и весь наш мир, — вот где видится разгадка того настороженного пиетета, который внушался человечеству «темными силами», противостоящими всему человеческому. Но отсюда ли берет начало и своеобразная эстетизация чудовищно безобразных, бесформенных образов, опасливое преклонение перед безликим разрушительным началом, неистово бушующим во тьме, за пределами скупо освещенного магического круга, который очертило около себя суеверное сознание.

Поэты и художники, быть может, острее других аз века в век ощущали присутствие в мире этих неразгаданных сил, но они же меньше других страшились неразгаданного. По роду своей профессии они не могли не быть оптимистами, ибо сами не только создавали, но и единым взмахом руки разрушали гармонию в муках найденного образа, чтобы на том же холсте попытаться создать новый. Они знали на собственном опыте, что красота рождается не из покоя и порядка уже сущего, но, подобно ребенку, в крови и экскрементах; они сама из месива красок создавали миры, чтобы снова обратить их в месиво красок; они сами отворачивали к стенке почти завершенные вселенные.