Болезнь Ленина уже при его жизни вызвала среди партийного руководства фракционную борьбу (вот вам и запрет на фракции!), которая заняла полдесятилетия и завершилась выдвижением нового лидера, Сталина. Поначалу, однако, ее представляли не как схватку за первенство, но как борьбу за сохранение единства политбюро. Сперва основной угрозой этому единству считался Троцкий – герой Гражданской войны, чья известность в народе уступала только известности Ленина; однако в ряды большевиков он вступил сравнительно поздно, а люди, выучившие уроки Французской революции, подозревали, что Троцкий лучше всех прочих подходит на роль взнуздавшего революцию Бонапарта. Почти все остальные члены политбюро, включая Сталина, Зиновьева и Бухарина, объединились, чтобы выдавить Троцкого, и преуспели в этом.
Ленин в этих дрязгах напрямую не участвовал, но вскоре после второго инсульта он написал в ЦК партии письмо, известное историкам – но, естественно, не самому Ленину – как его «Завещание». В нем он дал характеристику всей партийной верхушке, в том числе Троцкому, Сталину, Зиновьеву и Бухарину. Перемежая скромную похвалу критикой, этот документ в первой своей редакции не поддерживал и не исключал никого из потенциальных кандидатов на роль лидера. Но через несколько дней Ленин добавил постскриптум, посвященный Сталину, в котором утверждал, что тот «слишком груб» и что ему недостает качеств, необходимых генеральному секретарю партии. Эту оценку спровоцировала ссора между Крупской и Сталиным. Политбюро поручило Сталину неблагодарное дело: следить, чтобы согласно рекомендациям докторов Ленину не давали газет и официальных бумаг; Крупская, уверенная, что неосведомленность только сильнее раздражает пациента, нарушила запрет. Когда Ленин услышал, как Сталин бранит ее за это, он вмешался в спор, причем совершенно не по-большевистски, а буквально в соответствии с принятым в годы его юности кодексом чести: он-де не может вести дел с человеком, оскорбляющим его жену.
Ленинская характеристика нанесла серьезный удар по политической репутации Сталина и задела его за живое: есть свидетельства, что после обнародования письма он уехал из Москвы и несколько дней отсиживался на даче в одиночестве. Но в то время никто, за исключением, может быть, самого Сталина, не считал его вероятным преемником Ленина. Сталин был непримечательным закулисным деятелем, говорил с грузинским акцентом и, занимая пост генерального секретаря, занимался скучной организационной работой, на которую у остальных членов политбюро не было времени. Даже в борьбе с Троцким в 1923–1924 гг. Сталин принимал участие как всего лишь один из членов группировки внутри политбюро («большинства ЦК»), защищавшей партийное единство, которому угрожал Троцкий. В эту же группировку входил Зиновьев, первый секретарь петроградского горкома партии и руководитель Коминтерна, вероятно считавший себя ее лидером, а также популярный, хоть и относительно молодой и отчасти легковесный Бухарин, редактор партийной газеты «Правда», в 1926 г. сменивший Зиновьева во главе Коминтерна.
В основе внутрипартийных конфликтов 1920-х гг. лежала борьба за власть, хотя никто не хотел этого признавать: формально у партии, которая не обзавелась ни Führerprinzip (в переводе с немецкого «принцип единоначалия»), ни соответствующими институтами, не было вождя, которому нужно было бы подыскивать замену. Но Ленин умер, и все изменилось, когда народные массы недвусмысленно потребовали – требование это подхватили и некоторые руководители партии, но исходило оно не от них – в прямом смысле слова обожествить умершего. Лозунгом того периода стала фраза «Ленин жив», а от его последователей хотели, чтобы они продолжили завещанное им дело. К ужасу вдовы-атеистки и многих товарищей Ленина, его тело забальзамировали и выставили на всеобщее обозрение в мавзолее у стен Кремля. Едва возникнув, культ Ленина прочно укоренился, а с ним и подспудная убежденность, что партии нужен лидер (по-русски – «вождь»).
Мавзолей Ленина – гранитное сооружение в конструктивистском стиле, построенное в 1920-х гг. на Красной площади у стен Кремля по проекту архитектора Алексея Щусева (фото 1950-х гг.)[14]
Хотя главным камнем преткновения внутрипартийной борьбы 1920-х гг. был, безусловно, вопрос о преемнике, на кону стояли и политические решения, и прежде всего выбор между решительными мерами, популярными среди членов партии, и умеренной линией, которая была больше по душе населению. Ввязываться в борьбу с чуждыми общественными группами – нэпманами, кулаками, попами, «буржуазными специалистами», иностранцами-капиталистами – и сокрушать их силой государства – такая стратегия отлично поддержала бы в партии революционный дух и ощущение целеустремленности. Благоразумнее, однако, казалось идти на уступки населению, прежде всего крестьянству, в попытках завоевать его признание и обеспечить режиму устойчивость. На протяжении большей части 1920-х гг. преобладал второй подход.