Как стратегия в области занятости Аккорд работал. До конца десятилетия было создано полтора миллиона рабочих мест, и количество безработных уменьшилось с 10 % в 1983 г. до немногим более чем 6 % в 1989 г. Но, пытаясь повысить конкурентоспособность, лейбористское правительство пошло и на другие реформы. В конце 1983 г. оно отказалось от защиты курса национальной валюты и пошло на свободное образование цены австралийского на рынке. Контроль за обменом иностранной валюты был снят, контроль за внутренними банками уменьшен, и иностранные банки получили возможность с ними конкурировать. Если Аккорд был тем пряником, который обеспечивал участие промышленного сектора в реконструкции австралийской экономики, то отсутствие финансовой регуляции стало тем кнутом, который побуждал ее двигаться вперед под ударами увеличившейся конкуренции. Пол Китинг, который в качестве казначея вдохновлял эти реформы, хвалился: «Мы первое поколение послевоенных австралийских политиков и экономистов, которые наладили по-настоящему открытую рыночную экономику».
После проведения финансовой либерализации экономическое положение Австралии стало зависеть от изменчивых оценок международных валютных спекулянтов. В результате быстрого роста внешних заимствований и постоянного торгового дефицита к 1986 г. доллар потерял 40 % своей стоимости. К этому времени чистый внешний долг, наполовину государственный, наполовину частный, составлял 30 % национального продукта, и каждое новое падение курса доллара его увеличивало. В мае 1986 г. Китинг заявил: «Мы должны рассказать австралийцам правдиво, честно и серьезно, в какой международной яме находится сейчас Австралия». Он предупреждал, что если не снизить цены и не увеличить объем торговли, «мы кончим как страна с третьесортной экономикой… как банановая республика».
Этот эпитет вызвал шок, эхом отозвавшись во всей стране. Казалось, Австралии угрожает опасность последовать по пути разрушения за другими белыми обществами переселенцев. Как и они, Австралия создала высокий уровень жизни, опираясь на свой экспорт, между тем ее товары больше не пользовались устойчивым спросом. Как и они, Австралия имитировала европейскую цивилизацию, но, по словам двух экономистов-историков, «современная австралийская экономика по сути своей не очень "европейская"». Они считали ее еще менее эффективной, чем экономику Канады: большая часть современных технологий импортируется для того, чтобы обеспечивать немногочисленное население, чье благополучие зависит от эксплуатации природных ресурсов. По их словам, «если характеризовать три классических фактора производства, то земля разворована, капитал получен взаймы, производительность труда низка».
Сравнение Австралии с банановой республикой подготовило аудиторию Китинга к шоковой терапии, урезанию государственных расходов, дальнейшему замораживанию заработной платы, еще большей открытости австралийского бизнеса для международной конкуренции. На смену политике уменьшения финансового регулирования пришли планы прогрессивного сокращения тарифов, защищавших отечественную промышленность, и появились первые предложения об ослаблении централизованной фиксации заработной платы. С введением дальнейших мер по дерегулированию могли исчезнуть те непременные черты, которые с самого начала были характерны для Австралийского Союза. В этом случае центральный принцип, определявший жизнь поселившихся в Австралии людей: наличие сильного государства, способного защитить уровень жизни населения, — уступит поле действия свободному рынку. Все было в руках лейбористов.
Кампания по демонтажу базовой установки на регулятивные функции всего австралийского общественного устройства во многом опиралась на созданные за рубежом прецеденты. После того как закончился длительный бум и не удалось восстановить экономическое процветание с помощью кейнсианских методов, наметился общий сдвиг вправо. Избрание консервативного правительства в Британии и президента-республиканца в США в конце 1970-х годов возвестило начало наступления на профсоюзы, атаку на систему социального обеспечения и смешанную экономику. Апологеты «новых правых» вели речь не о несостоятельности рынка, а о несостоятельности правительства, не о свободе от опасности, а о свободе рынка как основе свободного общества. Приверженцы такой политики называли себя «новыми правыми» в отличие от прежних правых, более прагматичных консерваторов.