Правительство Хоука вызывало тревогу своей неспособностью обеспечить полную занятость населения и остановить грядущий упадок. Опрометчивые предвыборные обещания премьер-министра в 1987 г., утверждавшего, что «к 1990 г. ни один ребенок в Австралии не будет жить в бедности», теперь оборачивались против него. Лейбористы оставались верными системе социального обеспечения, но направляли помощь главным образом тем, кому надо было приумножить уже имеющееся имущество и доходы. Внимание стали уделять прежде всего созданию рабочих мест и обучению, что привело к резкому росту числа школьников и расширению высшего образования. В свою очередь это повлияло на сферу занятости благодаря новым школьным программам, которые ориентировали обучение на приобретение практических навыков, и применению рыночного принципа «потребитель платит» в университетах, где была введена отложенная оплата за обучение. И в миграционной политике, после ее пересмотра в 1988 г., появился новый акцент на наличие квалификации и делового опыта у иммигрантов.
В жертву новой государственной политике было принесено стремление к равенству. В течение 30 лет после войны социальнодемократические правительства стремились уменьшить неравенство в благосостоянии, доходах и возможностях, порождаемое капиталистическим рынком. Эта борьба за равенство была остановлена, и на протяжении 1980-х годов во всем мире усилилась поляризация богатых и бедных. Австралии с ее остатками системы государственного обеспечения и низким уровнем социального обеспечения по сравнению с другими странами, где существовали универсальные системы социального обеспечения, было легче выполнить свои обязательства перед бедными. Она тратила меньше средств, но большая часть того, что тратилось, шла в карманы нуждающихся. Однако это ограниченное перераспределение средств в интересах бедных не могло обуздать роста доходов на другом конце шкалы благосостояния. При замороженной заработной плате доля прибыли возрастала, и богатые становились богаче. Они устанавливали себе избыточно высокие административные оклады и реализовывали свои сверхдоходы, скупая собственность и ценные бумаги. Они все меньше стремились делиться своим избыточным достатком, используя «налоговые гавани», чтобы минимизировать вклад в общественный доход, и все больше афишировали свои богатства. Снятие финансового регулирования не просто устранило институциональную инфраструктуру, которая связывала отдельных людей взаимными обязательствами, но и разрушила чувства, поддерживавшие социальную солидарность. Низость духа проявлялась в том, что к жертвам безработицы относились с презрением, то и дело их называли бездельниками, живущими на подачки. Под влиянием ослабления взаимопомощи, махрового индивидуализма, попиравшего любовь, долг и жертвенность, расцвел культ эгоизма.
Самым дерзким среди корпоративных пиратов, процветавших в 1980-х, был англичанин-мигрант Алан Бонд. Он начал свою трудовую деятельность, рисуя вывески и рекламные плакаты в Перте, затем занялся застройкой земельных участков и построил международную корпоративную империю, владевшую активами в недвижимости, горнодобывающей промышленности, пивоварении и СМИ. В результате обрушения фондового рынка в 1987 г. все его дела всплыли на поверхность, а к 1990-му временные управляющие все еще разбирались с его банкротством, пытаясь отследить активы акционеров. Бонд попал за решетку — в отличие от других предпринимателей, которым удалось бежать за границу или избежать приговора суда. В 1989 г., когда журналисты, специализирующиеся на финансовой тематике, прежде превозносившие его предпринимательский талант, начали сомневаться в его состоятельности, Бонд, выступая в Национальной галерее, где выставлялась часть его коллекции картин, сравнил отношение к себе с историей художников-импрессионистов. По его словам, этих смелых, творческих людей, как и его самого, подвергали «критике и насмешкам». Они тоже были жертвами такого типичного для Австралии ревнивого отношения к неординарным людям, учившего «не высовываться»26
.