Завоевание европейцами севера проходило так трудно и в столь сложных условиях для овцеводства, что у колонистов не было другой альтернативы, кроме как использовать рабочую силу аборигенов. Вовлечение общин аборигенов в пастбищное животноводство происходило под дулами ружей, но обеспечивало общинам важную роль. Они составляли фонд рабочей силы, из которой овцеводы набирали загонщиков, прислугу и помощников, которые обслуживали их и их предприятия. Положение аборигенов вызывало серьезные дискуссии и споры. Потомки пионеров овцеводства будут вспоминать о них как о капризных детях. Позже критики расового неравенства станут воспринимать аборигенов как угнетенных и эксплуатируемых. А еще позднее, когда северное животноводство придет в упадок, историки, на основании воспоминаний информаторов из числа аборигенов, будут повествовать о том, что аборигены — мужчины и женщины, «едва зарабатывая на пропитание», тем не менее, управляли всем: и землей, и скотовладельцами, и скотом.
Дальше к югу, где из-за распространения сельскохозяйственных поселений возможностей для ведения пастбищного животноводства было меньше, аборигены попадали под опеку государства. Бюро защиты Виктории, учрежденное в 1859 г., видело в них жертв, нуждающихся в охране и изоляции. «Они действительно как беспомощные дети, положение которых было достаточно плачевным, когда эта страна принадлежала им, но сейчас оно еще хуже». Эдуард Карр, овцевод и симпатизировавший аборигенам исследователь, в своей книге «Австралийская раса: ее истоки, языки, обычаи» (в четырех томах, 1886–1887), писал: «Черных следует, когда это необходимо, заставлять, как мы заставляем детей и лунатиков, которые не в состоянии сами позаботиться о себе». В Корандеррке, в долине Верхней Ярры, к востоку от Мельбурна, в 1863 г. было выделено 2 тыс. га в качестве изолированного поселения аборигенов под управлением белого. Его жители держали скот, выращивали зерновые, работали на лесопилке, молочной ферме и в пекарне; при этом им выделялись дни для охоты, они изготавливали поделки для белых покупателей в заблаговременном предчувствии эры культурного туризма.
Стремление к собирательству обуславливалось ожиданием предстоящего исчезновения. В Тасмании в 1869 г. смерть аборигена, которого считали (и он сам так считал) последним представителем мужского пола островного народа, привела к жуткому спору за обладание его черепом между местным Королевским обществом и доктором, работавшим в Королевском хирургическом колледже в Лондоне. Вдова, Труганини, была очень встревожена этим расчленением трупа и беспокоилась о том, чтобы ее тело в будущем защитили от ученых мужей; но, когда семь лет спустя она умерла, ее останки были вскоре эксгумированы, а скелет в 1904 г. был выставлен в экспозиции Тасманийского музея. В романах, пьесах, фильмах и на почтовых марках эту женщину изображали «последней тасманийкой», примером печальной, но бесповоротной конечности бытия. Семьдесят лет спустя скелет Труганини был возвращен тасманийской аборигенной общине. Его кремировали, а пепел развеяли над водным потоком на земле ее предков. Британский музей в 1997 г. вернул Австралии принадлежавшее Труганини ожерелье из ракушек.