На вокзале Орсе быстро организовали изготовление аэростатов и школу для подготовки пилотов. Уже вскоре воздушные шары отправлялись два-три раза в неделю, теперь получение известий из Парижа не составляло неразрешимой проблемы. А вот доставить письма в столицу было значительно сложнее, быстро стало ясно, что единственный работающий способ – голубиная почта. К счастью, правительству удалось найти специалиста по микрофотографии. Его вместе со всем оборудованием отправили в Тур на двух воздушных шарах: один шар (слава богу, не тот, на котором находился фотограф) опустился слишком низко, и его захватили пруссаки, а второй благополучно добрался до места. Фотограф собрал оборудование, и теперь депеши фотографическим способом уменьшали до такого незначительного размера, что 40 000 снимков (наверное, объем средней книги) мог нести один голубь. Когда и если они долетали до Парижа, то снимки увеличивали, а тексты переписывали многочисленные служащие. Личные послания в двадцать слов и меньше тоже можно было отправить, но французское почтовое ведомство осмотрительно отказалось от ответственности за недоставку отправлений. Почта поступила правильно, поскольку голубиная доставка оказалась менее надежной, чем воздушные шары. За время осады было отправлено 302 голубя, из которых только 59 прилетели в Париж. Остальные стали добычей хищных птиц, погибли от холода и голода или были застрелены и съедены голодными прусскими солдатами.
Парижане, однако, страдали от голода гораздо сильнее. 5 декабря Эдмон де Гонкур записал в своем дневнике: «Люди говорят только о том, что они съели, что они могут съесть и какая еда в наличии. Беседа касается лишь этой темы и ничего больше…» «Я тоскую, – писал министр Уошберн, – по пончикам». Уже к октябрю конина стала основным продуктом питания, раньше ее ели только бедняки, а теперь жадно хватали все. Молодой леди, которая по непонятной причине отказалась пообедать с ним, Виктор Гюго написал:
Следующими пошли в ход кошки и собаки. Генри Лабушер, корреспондент лондонской газеты Daily News, в середине декабря написал, что «недавно съел ломтик спаниеля», а через неделю рассказал, что встретил человека, который откармливал громадного кота в надежде подать его в Рождество, «обложив мышами, как колбасками»[197]
. Крыс и мышей на самом деле ели гораздо реже, чем лошадей, кошек и собак. Они могли переносить болезни и имели неприятный вкус; сложные соусы, которые требовались, чтобы сделать их вкусными, стоили серьезных денег, так что их ели, как ни парадоксально звучит, больше богатые люди, чем ограниченные в средствах. Затем, с течением мрачных дней, наступила очередь животных из зоопарка. Львов и тигров пощадили: никто не ел хищников, если мог этого не делать. В живых остались и гиппопотамы, просто потому, что не нашлось мясника, способного их забить. А вот двум слонам этого зоопарка, Кастору и Поллуксу, повезло меньше. Сохранилось несколько меню изобретательных ресторанов. В одном меню на Рождество предлагали фаршированную голову осла, консоме из мяса слона, жаркое из верблюжатины, тушеную кенгурятину, паштет из антилопы, медвежьи ребра, кошку с крысой и вырезку волка под оленьим соусом. Другое меню, еще более претенциозное, включало