Как и в других странах, повышенный интерес к реализму в Японии повлек за собой возникновение неприкрашенной прозы. Японских писателей, работавших в натуралистическом жанре, вряд ли можно признать мастерами стиля, хотя они оставили после себя вполне достойную традицию писать романы разговорным языком. Самое заметное отличие японских авторов от европейских коллег заключалось в отсутствующей – в той или иной степени – объективной озабоченности состоянием общества. Реальность они понимали прежде всего как то, что произошло лично с ними, какими бы тривиальными ни были эти события. В результате, хотя такой незамутненный натурализм как литературное течение оказался недолговечным, он сумел сформировать не только стойкую тенденцию использовать повседневный язык, но и автобиографический, исповедный стиль так называемого эго-романа. Художественная литература вместе с прекрасным языком переживала упадок, и основным содержанием многих японских романов начала ХХ века стала слабо структурированная эмоциональная субъективность. Отчасти это была глубоко личная, полуромантическая реакция растерянности на очень уж быструю модернизацию и давление идеологии
В худшем своем виде эго-роман бессодержателен и безвкусен – но только в худшем. Фактически японская культура многим обязана ранним представителям натурализма, а также плеяде более поздних писателей, таких как Симадзаки Тосон (1872–1943), Нагаи Кафу (1879–1959), Сига Наоя (1883–1971), Танидзаки Дзюнъитиро (1886–1965) и Акутагава Рюноскэ (1892–1927). Эти и другие не столь яркие таланты оставили множество литературных произведений, неизбежно разных по качеству, но бесспорно современных и бесспорно японских. Более того, в обществе, пронизанном конфуцианским презрением к роману и его сочинителям, им удалось утвердить художественную целостность одного и социальную респектабельность других. Однако важнее всего было то, что их усилия свидетельствовали о неудержимости и универсальности модернизации Японии, которая затрагивала все области жизни и все слои населения всеобъемлющим и часто болезненно ошеломляющим образом.
За исключением кино и популярной западной музыки влияние экзотических культурных форм в Японии поначалу было ограничено. Однако тот факт, что увлекалось ими меньшинство, их значение не умаляет, поскольку городская интеллигенция, которая интересовалась новыми достижениями в области искусства и литературы, так же активно проявляла себя в сфере науки и политических убеждений. На деятельность этого нового социального слоя всесторонне влияла все та же динамика инноваций и индивидуации, обладавшая все тем же разрушительным и мятежным потенциалом. В целом, в начале эпохи Мэйдзи японские власти допускали культурное разнообразие и даже поощряли его. Тем не менее они всегда настороженно относились к тем, кто открыто выступал за радикальное изменение политического порядка, и порой сурово подавляли таких «выступающих». В 1937 году политика и культура демонстративно слились в официальной идеологии
В значительной степени повышенное внимание властей к идеологии в 1930-е было защитной реакцией на левую агитацию предыдущего десятилетия. На развитие пролетарского движения повлияли международные события (потрясения Первой мировой войны и захват власти большевиками в России), а также внутренние обстоятельства: увеличение численности рабочих, постепенное разорение крестьян и общий рост классового сознания. В самой «сырой» форме левый радикализм провозглашали, а иногда и воплощали на практике лидеры коммунистов и анархистов, которые полностью отвергали идею государства как большой семьи и стояли за его обязательное насильственное уничтожение вместе с капитализмом. Пролетарское движение действовало и в несколько иной плоскости, поощряя ученых и писателей вводить в свое творчество социальную критику, в частности марксистские идеи классовой борьбы. Некоторые профессора, в частности искренне непоколебимый Каваками Хадзимэ (1879–1946) из Токийского университета, обращались к пропаганде идей Маркса и Ленина, как и многие другие менее заметные деятели, обладавшие литературным талантом. Со временем кое-кто из них столкнулся с проблемой приложения теории к практике – реальной ситуации, которую они наблюдали в Японии. Началась бурная полемика.