Ёсино, убежденного либерала эпохи Тайсё, в последующей реакции никогда публично не обвиняли, однако, разъясняя общественности сущность концепции кокутай
, ревностные националисты значительно затруднили высказывания и изыскания по широкому кругу проблем, вышедших на первый план в период одноименной демократии. Марксисты академического толка, которые зашли в рациональном исследовании устройства общества намного дальше других ученых, были подавлены. Другие деятели, не марксисты, также оказались изгнаны из общественной жизни. В частности, Минобэ Тацукити (1873–1948), отставной глава юридического факультета Токийского императорского университета, профессор конституционного права и член палаты пэров, подвергся уничижительной критике, поскольку его взгляды на конституцию, которые в течение нескольких десятилетий считались образцом воззрений государственного бюрократизма, теперь виделись несовместимыми с жесткой теорией о неограниченной власти императора. Оскорбление в 1935 году такого известного и уважаемого деятеля, как Минобэ, к тому же получившее широкую огласку, отбило у менее известных ученых желание публично высказывать мнения, которые могли обернуться для них неприятностями. Влияние ультранационализма в середине 1930-х росло, а интеллектуальная жизнь неизбежно становилась беднее.Стремясь к идеологическому конформизму, правительство задействовало методы одновременно и более тонкие, и более всеобъемлющие, чем массовые полицейские запугивания или публичное преследование отдельных выдающихся ученых и общественных деятелей. В первые десятилетия ХХ века японские дети, посещавшие школы обязательного шестилетнего начального образования, учились по единому официальному учебнику. Им внушалось особое представление об их национальной принадлежности. Уроки истории и формальной этики (сюсин
) были уроками нравственного воспитания, на них рассказывали о том, как вести себя в уникальной государственной семье. Если сравнить учебник национальной истории 1920 года и его следующее издание в 1934-м, можно заметить существенное усиление нравоучительных, полурелигиозных интонаций там, где речь идет об императорском доме. В издании 1934 года есть новая глава под названием «Народный символ веры». В ней в доступной форме изложено то, что считалось значимыми особенностями японского государственного устройства: непрерывность императорской династии, упоминаемое в Нихон сёки повеление богини солнца своим потомкам властвовать над страной, милосердие императоров всех времен и верность их знаменитых подданных, а также связь между монархом и подданными, которую сравнивают с отношением между родителями и детьми [169].Конечно, не одна Япония пыталась сделать уроки истории фундаментом поддержания существующего политического и социального порядка, но примечательно то, сколь тщательно официальную точку зрения внедряли в массы, с одной стороны, и как бдительно власть боролась против инакомыслия – с другой. Официальным усилиям сопутствовала определенная склонность к единообразию в общественных и интеллектуальных вопросах.
Самая амбициозная новая формулировка традиционализма, подготовленная одним из департаментов министерства образования, стала достоянием общественности в марте 1937 года. Речь идет о брошюре Кокутай-но Хонги
(«Сущность японской государственности»), а предназначена она была для учителей и учеников старших классов всей страны. Авторы раскритиковали индивидуализм, объявив его причиной идеологической и социальной неразберихи и кризиса и в конечном счете основой социализма, анархизма и коммунизма, и провозгласили, причем очень возвышенно, ценности, уже описанные ранее в учебнике истории. Внедряя эти ценности, правительство стремилось утвердить у японской молодежи воззрения, которые сделали бы ее орудием воли императора, выраженной в распоряжениях политиков, высокопоставленных чиновников, командующих армией и флотом. Не вдаваясь в объяснения экономических процессов и политических механизмов, стоявших за переменами в обществе, Кокутай-но Хонги, безусловно, была призвана вызвать ощущение эмоционального комфорта.Наша национальная экономика – великое предприятие, основанное на великой августейшей воле его величества, повелевшего, чтобы империя продолжала развиваться во веки веков, и от нее зависит счастье и благополучие подданных; это не просто несвязанные действия, направленные на выполнение материальных желаний отдельных людей, как гласят доктрины западных экономистов [170]
.