Краткая история Латинской Америки

Попытка воссоздать Испанию и Португалию в колониальных городах в итоге, конечно, провалилась. Горожанами стали многие коренные жители, метисы, а также негры, как свободные, так и порабощенные. С самого начала колонизация оторвала немало коренных жителей от родных общин и вынудила мигрировать. Кто-то ушел работать на шахты или в испанские поместья. Другие строили простые дома на окраинах колониальных городов – первые трущобы Латинской Америки. Оторванные от своих культурных корней, индейцы, как и другие вынужденные мигранты – африканцы, должны были отращивать новые. Городские рабы пользовались большей свободой, чем рабы с плантаций. В частности, они могли общаться с людьми из той же части Африки и присоединяться к свободным чернокожим в католических мирских братствах, которые обеспечивали им группу социальной поддержки и чувство добровольной принадлежности. Как рабы, так и свободные чернокожие нередко становились ремесленниками, например пекарями или плотниками. Когда метисы, свободные чернокожие и белые бедняки все вместе терлись на сапожной скамье или в кузнице, они создавали латиноамериканскую народную культуру.

За пределами городов людей европейского происхождения было немного, а колониальные институты практически переставали существовать. Культуры коренных народов и африканцев доминировали в сельской жизни уже из-за демографического веса, а белых людей было попросту слишком мало, чтобы общаться и вступать в брак исключительно друг с другом. Таким образом, сельские жители испанского и португальского происхождения, даже те, у кого был дом в городе, усваивали местные обычаи и африканские пристрастия раньше, чем их городские собратья.

Если транскультурация полным ходом шла на бразильских плантациях, где доходы от экспорта легко покрывали импортную одежду, вино и даже провизию, то в еще большей степени она происходила на асьендах – менее прибыльных, но более типичных для Испанской Америки поместьях. Вместо того чтобы вкладывать огромные суммы в покупку рабочей силы, асьенды полагались на индейцев, с которыми договаривались за небольшую плату или часть урожая. Вместо экспортных культур для Европы они производили товары для местного потребления. И как правило, их владельцы, которым было нечего продавать в Европу, не могли позволить себе европейские товары. Во время редких визитов в город их речь, одежда и манеры казались их городским кузенам по-деревенски грубыми, изрядно сдобренными влиянием африканцев и местных.

С людьми коренных народов и выходцами из Африки в сельской местности происходило то же, что с белой элитой в городах: они сохранили больше собственной культуры, чем их городские кузены. Большинство миссионеров допускали влияние обычаев и традиций коренных народов и африканцев на церковные праздники. Шансы жить обособленно в своих деревнях, следовать своим традициям и разговаривать на своем языке – кечуа, киче, аймара или науатль – были многократно выше. Рабы на плантациях общались в основном друг с другом, и их часто запирали на ночь. Городские рабы свободно освоили португальский гораздо быстрее, чем деревенские. Неудивительно, что сельская местность колониальной Латинской Америки казалась европейским путешественникам настолько экзотической. Города они отвергали как второсортные попытки имитировать Европу, тогда как сельская местность представляла собой отдельный мир, не испанский или португальский, не местный или африканский, а сплав различных элементов, узор которых менялся от региона к региону, словно в калейдоскопе.

Для порабощенного большинства Латинской Америки транскультурация стала одновременно благословением и проклятием. Хозяева и слуги понемногу делались похожими друг на друга. Казалось бы, вот положительный результат! Но переделывая испанскую или португальскую культуру по своему подобию, порабощенные легче соглашались с самой идеей колонизации и тем самым делали прочнее свое подконтрольное положение. Инка Гарсиласо де ла Вега и Фелипе Гуаман Пома де Айяла, два представителя коренных племен Перу, писали книги в поддержку коренных жителей, но делали это решительно поддерживая христианство и испанское правление. Иезуит Антониу Виейра, которого называли бразильским лас Касасом, – пример того же парадокса. Виейра был одним из известнейших интеллектуалов XVII века; именно он написал ту проповедь, с которой слишком блестяще полемизировала сестра Хуана. Виейра курсировал между Бразилией и Португалией, произнося пламенные проповеди. Он изучал как язык тупи, так и язык Анголы, пытался защитить коренное население от португальских поселенцев, проповедовал человечность и человеческую ценность африканских рабов. Виейра провозглашал, что «тело Бразилии в Америке, а душа – в Анголе», но в то же время он призывал рабов со смиренным сердцем терпеть рабство и ожидать награды в раю. Собственно, у самого Виейры были африканские корни, и потому рабы, которые слушали его проповеди, находили его еще более убедительным.

Окраины колонизации