Краткая история Латинской Америки

Пока португальцы и испанцы концентрировали усилия на добыче серебра и производстве сахара, огромная часть Испанской Америки и Бразилии оставалась на окраине колонизации и разительно отличалась от ядра. Окраине было нечего экспортировать. Она не могла принести богатство иберийским колонизаторам и потому меньше их привлекала. Отсутствие залежей драгоценных металлов и невозможность выращивать тростник означали меньше принудительного труда коренных жителей, меньше готовности инвестировать капитал в африканских рабов и, конечно, меньше самого капитала; как следствие – меньше резких контрастов между роскошью и нищетой. Более слабая денежная экономика означала, что люди тратились на самообеспечение, прежде всего на выращивание или добычу пищи. В малочисленных сообществах те, кто находится внизу социальной лестницы, становятся важнее, и потому люди смешанной расы на окраине пользовались бо́льшим уважением, и даже с рабами там обращались лучше: раздобыть новых обошлось бы слишком дорого.

Парагвай, крупная испанская провинция в самом сердце южноамериканского континента, в социальном плане был одним из самых периферийных сегментов империи. Как и в большинстве окраинных районов, в Парагвае колонизация опиралась на иезуитские миссии, обучавшие местных индейцев основам христианской веры. Удаленный от рудников, серебряных маршрутов, не имеющий выхода к морю, колониальный Парагвай был пропитан влиянием коренных народов гуарани. Именно их язык стал языком личного общения на всех уровнях парагвайского общества, в том числе среди пришлых. Расовое смешение, еще одна характерная особенность приграничья, сделало население Парагвая особенно разнообразным. Даже главным экспортным товаром был эндемик – листья вечнозеленого дерева йерба мате[19], из которых делали традиционный для Южной Америки чай.

Южнее, в устье Ла-Плата, были и другие, гораздо менее изолированные поселения, но даже порты Буэнос-Айрес и Монтевидео все еще оставались окраинами. По питающей залив великой речной сети сюда стекалось серебро из Потоси, которе и дало ему имя – «Река серебра»[20]. Стада скота множились на окрестных пастбищах, и к концу колониального периода экспорт шкур окончательно устоялся как еще одна прибыльная статья здешней экономики. Тем не менее, даже став столицей нового вице-королевства в 1776 году, Буэнос-Айрес вряд ли мог конкурировать с великолепием, изысканностью и впечатляющей архитектурой Мехико и Лимы. Отряды индейцев по-прежнему нападали на удаленные ранчо и уводили людей, чтобы сделать их частью своего племени, живущего не так далеко к югу. С другой стороны, губернаторство Рио-де-ла-Плата могло похвастаться тем, чего не было в старых колониальных центрах: соотношение поголовья скота и численности людей было так велико, что практически все, включая рабов, ели столько говядины, сколько хотели, а местные нищие, к изумлению европейцев, могли попрошайничать верхом.

По другую сторону Анд лежала еще одна испанская окраина, парадоксально изолированная, несмотря на 2000 миль тихоокеанского побережья: Чили. Стремясь сосредоточить ресурсы на добыче полезных ископаемых, испанская Корона поставила Чили под строгое подчинение вице-королевству Перу. Вдобавок, чтобы обуздать контрабанду и защитить морское сообщение между Америкой и Европой, Корона ограничила его: ежегодно один флот собирался в Гаване и направлялся в Испанию, второй – обратно. Таким образом, единственный путь из Чили в Мадрид включал сначала рейс в Лиму, затем другой – в Панаму, мучительное путешествие на мулах по лесистым горам перешейка, вояж по кишащему пиратами Карибскому морю, остановку в Гаване, а затем опасный переход через Атлантику. Кроме того, Чили не могла предложить переселенцам подконтрольных местных индейцев, которые платили бы дань. Южная граница этой территории сопротивлялась колонизации еще до прибытия испанцев: армии инков столкнулись там с непобедимыми арауканами, которым позже рубила головы Инес Суарес. Эстафету у инков приняли испанцы, и хотя борьба продолжалась несколько столетий, к XVIII веку они контролировали большую часть Чили – длинную центральную долину между Андскими хребтами и Тихим океаном. Плодородная и удобная, эта долина лежала слишком далеко на юге, чтобы остаться в пределах тропиков и подходить для выращивания сахара. Вместо этого чилийские землевладельцы выращивали пшеницу и продавали ее на перуанские рудники.