Краткая история Латинской Америки

История независимости Мексики демонстрирует эту динамику в действии. К началу XIX века эта страна была, безусловно, самой яркой жемчужиной испанской Короны, самой прибыльной колонией и домом для четырех из каждых десяти американцев испанского происхождения. На долю пенинсуларов приходилось меньше процента от всего населения, но недовольство креолов даже так было огромным, поэтому кабильдо Мехико, в котором доминировали креолы, воспользовалось кризисом 1808 года как шансом усилить позиции в борьбе с привилегированными европейскими собратьями. Подтверждая свою неизменную лояльность заключенному Фердинанду VII, креолы убедили вице-короля созвать собрание представителей, чтобы обеспечить легитимность власти в отсутствие короля. Однако власть имущие, могущественные пенинсулары колонии, не хотели этого и в стремлении предотвратить собрание фактически свергли вице-короля, подбросив дров в огонь креольского гнева.

К 1810 году политические волнения в Испанской Америке разгорелись не на шутку. Креольский заговор в северном шахтерском горнодобывающем регионе Мексики спровоцировал в Гуанахуато массовое восстание крестьян и рабочих из числа индейцев и метисов. Человеком, который выпустил джинна из бутылки, стал креольский священник Мигель Идальго, хранивший запрещенные французские книги, изучавший языки коренных народов и отрицавший католические правила сексуального воздержания. Идальго во всех проявлениях был импульсивным нонконформистом, и ко времени мятежа инквизиция уже имела на него зуб. Узнав, что испанские власти вскоре арестуют его за участие в заговоре, Идальго поспешил в приходскую церковь селения Долорес и забил в колокол, а когда собралась толпа, обратился к ней, используя религиозный язык, который хорошо понимала его аудитория. Он говорил не о независимости, а о необходимости защитить Мексику от врагов законной власти и короля, не о грызне и соперничестве между креолами и пенинсуларами, а о едином мятеже против Испании. Он говорил о том, как испанские завоеватели украли индейские земли. На самом деле наследниками этих завоевателей были именно креолы, а не пенинсулары 1810 года, и, говоря откровенно, у Идальго было больше общего как раз с испанцами из Европы, его социальными сверстниками, чем с прихожанами-индейцами. Но риторика Идальго создала простую дихотомию: американцы против европейцев. Его лозунг, известный сейчас как «Клич Долорес», был так же прост: «Слава Святой Деве Гваделупской, смерть испанцам!» И его призыв подействовал.

Сельские бедняки тысячами стекались под знамя Девы Гваделупской – оно и сейчас остается мощным символом мексиканской идентичности. Люди шли целыми семьями – мужчины, женщины, дети, – вели с собой быков, ослов и мулов. Оружием большинству служили сельскохозяйственные инструменты, ружей не было почти ни у кого. Но из-за голода, не так давно прокатившегося по региону, многим простым мексиканцам было нечего терять. Перепуганные пенинсулары Гуанахуато, фактической столицы региона, наскоро забаррикадировались в самом большом и прочном здании города – огромном зернохранилище, но безрезультатно: 20 000 разгневанных крестьян попросту смели их оборону. В Гуанахуато, как и на всем дальнейшем пути этой неистовой разношерстной армии, погибли сотни пенинсуларов. Гибли, конечно, и креолы. Патриотическая риторика Идальго провела некую умозрительную границу между европейцами и всеми остальными, но креолы и пенинсулары были слишком похожи друг на друга, у многих пенинсуларов были жены и дети креолы, и, более того, пенинсулары, загнанные повстанцами в угол, часто называли себя креолами. Как угнетенным крестьянам из коренных народов, так и метисам, последовавшим за Идальго, не хватало дисциплины, и все испанцы казались им одинаково высокомерными. Достигнув численности в шестьдесят, семьдесят, восемьдесят тысяч, армия Идальго стала худшим кошмаром многих креолов.

Тем не менее этот кошмар был сравнительно недолгим. К Идальго присоединились лишь немногие мексиканские креолы (и очень немногие горожане вообще), а его неконтролируемые последователи всего через несколько месяцев разбрелись кто куда. Самого Идальго схватили, заставили публично покаяться, а затем казнили. В назидание прочим его голова висела в железной клетке на здании зернохранилища Гуанахуато, где погибло больше всего испанцев.

Но революционный джинн в бутылку не вернулся. На юге Мексики, где коренные общины сохранили самобытность и землю, один из офицеров Идальго вновь поднял факел восстания. Он тоже был священником, но скромным и практичным, совершенно не похожим на амбициозного мечтателя Идальго.