Мегаполис, иными словами, принадлежит всем горожанам, равно как своей стране и всему миру. Как именно в тот или иной момент истории они делят его между собой – предмет политического решения. Вот почему я посвятил такую большую часть этой книги Лондону как совокупности зданий и сооружений, как городу, чья природа сохранится много лет спустя после того, как каждое поколение его горожан придет и уйдет с его улиц. Глядя на эти улицы, я пытаюсь представить себе, люди каких разных профессий, классов и национальностей ходили по мостовым города и жили под его кровом. Я согласен с критиком Роуэном Муром, который определил Лондон как «город настоящего, слишком прагматичный для того, чтобы быть утопическим идеалом будущего, слишком беспорядочный, чтобы быть образцом из прошлого, но способный придавать форму любым силам, которые пронизывают этот мир». Именно это побуждает меня бороться за сохранение как можно большего числа зданий, которые за века доказали свою популярность, долговечность и универсальность.
Наверное, из-за того, что в моих первых детских воспоминаниях город был разбомблен, грязен, в нем доминировал черный цвет, сегодняшний Лондон представляется мне несравнимо лучшим местом для жизни – более чистым, более богатым, более культурным и более мультикультурным, чем когда-либо прежде. Общественный транспорт в нем стал лучше, а продукты питания – неизмеримо качественней. Лица, которые можно увидеть на его улицах, и языки, которые можно здесь услышать, принадлежат не одной стране, а городу мирового значения. Его самой большой и самой недавней потерей стали десятки тысяч жилых домов и коммерческих зданий, которые сегодня были бы популярными и полными жизни, в то время как многие здания, построенные взамен, обошлись очень дорого, потребляют много энергии и зачастую стоят пустыми. Но мы все еще можем попытаться продумать новый город в духе прежнего.
Я рад, что застал 1970-е годы – своего рода поворотный момент в истории Лондона. Прогуливаясь по Ковент-Гардену уже много лет спустя после эпопеи с его спасением, я встретил бывшего члена местного совета, который тогда стоял за его снос, желая освободить место для очередного Барбикана. Я спросил его, неужели ему самому не нравится то, что получилось в итоге. Он скрепя сердце признался, что нравится, но не смог внятно объяснить, в чем были неправы он и его коллеги, – только винил «градостроителей». Интересно, сколько политиков, архитекторов и строителей по всему Лондону могли бы сказать то же, что и он?
О моем собственном восприятии нынешнего Лондона лучше всего говорят два моих любимых маршрута прогулок. Они дарят мне такое же разнообразие и такой же восторг, как натуралисту – прогулка по полям и лесам. Их животный, растительный и минеральный мир богат и непрестанно меняется со сменой времен года. Один из этих маршрутов – по Сити. Я иду от оживленного Ладгейт-серкус через закоулки позади Картер-лейн, мимо зала гильдии аптекарей на склоны к югу от Ладгейтского холма. Мой путь вьется по переулкам между сохранившимися то здесь, то там таунхаусами и старым домом декана собора Святого Павла. Затем маршрут пересекает Куин-Виктория-стрит, чтобы вновь окунуться в тишину Хаггин-хилла с его римскими банями, пролегает по Тринити-лейн и Колледж-стрит, спускается к бывшему ручью Уолбрук в Даугейте, где римляне некогда поклонялись Митре. Оставляя скопление огромных башен на Грейсчерч-стрит слева, ныряем вниз по Лоуренс-Паунтни-хилл и Ловат-лейн к изысканной церкви Cвятой Марии-на-холме работы Кристофера Рена, минуем разбомбленные руины церкви Святого Дунстана и выплываем к нормандскому Тауэру. Мы прошли сквозь тысячу лет истории – даже две тысячи лет, если считать римские бани. Увиденные нами пейзажи создали не Рен или Аберкромби, а средневековые олдермены и приходские власти, которые так крепко врастили старые переулки в лондонскую почву, что ни один дорожный строитель и ни один архитектор не осмелились их разрушить.