Краткая история Венгрии. С древнейших времен до наших дней

В этих статьях он изложил свою точку зрения на происходящее, на будущее Венгрии и империи Габсбургов, на их положение и место в геополитической ситуации, которая складывалась в Европе на крутом переломе ее истории. В ряде положений, выдвинутых им, предвосхищались некоторые важнейшие элементы той внешнеполитической концепции, которую осуществляла австро-венгерская дипломатия начиная с 1871 г. В основе размышлений Андраши лежало отношение к России, а если точнее, тот неподдельный страх, который внушал ему северный колосс. Впрочем, в этих своих опасениях он был не одинок, особенно после того, что случилось в 1849 г.

Изначальный страх перед панславизмом, Россией, возможным русско-славянским альянсом (со славянами Венгрии и Австрии), берущий свое начало с беспощадного подавления польского восстания 1831 г., многократно усиленный трагедией 1849 г., стал элементом общественного национального самосознания, политического мышления поколения 1848 г. Этот страх нашел отклик в самых широких слоях, которые не могли забыть, что дело венгров было погублено в результате вмешательства русского царизма, что жертвами его пали лучшие сыны нации.

Вполне возможно, что во всем этом был и элемент необоснованного преувеличения, что данные опасения не учитывали наличия прогрессивной России Чернышевского, Герцена, Добролюбова. Тем не менее страх являлся политической реальностью, которой мотивировалось политическое поведение мадьяр хотя бы в том плане, что за любым самым безобидным и чисто культурно-просветительским проявлением национального движения славянских народов зачастую усматривались козни панславистов или влияние Петербурга. Как бы ни казались нам сегодня эти опасения нелепыми, они печальный факт тогдашней действительности, факт, который имел реальное политическое значение и столь же реальные политические последствия. Все эти полуфантастические представления о России и панславизме разделял Андраши.

По возвращении на родину в 1858 г. он примкнул к Деаку и стал одним из самых последовательных его соратников. И когда настал час триумфа венгерской оппозиции, Ференц Деак, «мудрец нации», отказавшись от предложенного ему поста премьер-министра, без колебаний назвал имя Андраши. Однако это имя государь услышал еще раньше и не от Деака, а от своей супруги Елизаветы. На следующий день после разгрома под Садовой она рекомендовала Францу Иосифу назначить Андраши министром иностранных дел или на худой конец главой венгерского правительства, чтобы дать ему возможность вызволить империю из того тупика, в который завели ее австрийские горе-политики.

Это обстоятельство, а, возможно, и близкие отношения установившиеся между графом и императрицей, дали во время коронации повод увидеть некую пикантность в создавшейся ситуации. Позднее Андраши по достоинству оценит благоволение императрицы к нему и его стране. Самый фешенебельный из проспектов венгерской столицы будет назван бульваром Эржебет. Немногие из Габсбургов, а их в венгерской истории было множество, удостаивались такой чести. Во всяком случае, в Венгрии императрица проводила времени больше, чем кто-либо другой из династии. Она часто наезжала в замок Гёдёллё, недалеко от Пешта, ближайшей ее фрейлиной являлась графиня Фештетич, родственница Андраши. Трагической судьбы первенец императрицы престолонаследник эрцгерцог Рудольф, чье появление на свет молва связывала с именем графа, также находился в окружении венгерских воспитателей. Что же касается Деака, рекомендовавшего Андраши, то он учел не только блестящие дипломатические способности графа, но и обширнейшие его европейские связи, полагая, что все это сослужит хорошую службу Венгрии и ее первому правительству.

КОНСОЛИДАЦИЯ ДУАЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В ВЕНГРИИ И МОНАРХИИ

Соглашение 1867 г. часто называют «компромиссом 1867 г.», и это совсем не случайно. На уступки, и весьма существенные, должны были идти обе стороны, точнее, все три стороны: Австрия, Венгрия и династия. Первой пришлось устраниться от управления Венгрией, второй распрощаться с мечтой о полной государственной независимости, а третьей отказаться от ничем не ограниченной самодержавной власти и господства над обеими странами.

Квинтэссенция системы заключалась в наличии двух независимых друг от друга и ответственных перед собственными парламентами правительств и третьей, особой структуры, созданной для урегулирования вопросов и управления делами, отнесенными к разряду «общих», или «общеимперских», дел. Это и был вклад творцов дуализма в мировую практику государственного управления и в теорию международного права.