Он осуждал деспотизм императора не только потому, что пытался «лишить великодушную венгерскую нацию старинных прав и конституции», но и потому, что считал в принципе абсурдной идею унификации полиэтнической империи. «Никогда не будет возможно влить в одну форму нидерландцев с хорватами; бессмысленно ввести в Милане такую же систему правления, как и в Галиции», — замечал Берзевици. Как и все другие национальные лидеры, он ссылался на Руссо, идеи которого служили мощным оружием борьбы против феодального абсолютизма в империи. Следует сказать, что в те годы в Венгрии не было писателя популярнее Жан-Жака Руссо и политического учения более распространенного, чем концепция «общественного договора». Популярностью в стране пользовались «Исповедь» и «Общественный договор», а также «Рассуждения о принципах управления в Польше», написанные Руссо. Положение последнего произведения о том, что польская нация отличается от других наций «по природе, управлению, нравам, языку», поэтому сама должна определить форму правления, казалось созвучным идее венгерской государственности и служило ее обоснованию.
После начала Французской революции Берзевици пришел к убеждению, что венгерскому дворянству необходимо добровольно освободить крестьян. В то же время он настаивал на сохранении политической гегемонии и основанной на земельной собственности экономической мощи своего класса. Такую же двойственность проявлял Берзевици в остро актуальном вопросе о замене латыни венгерским языком. Он выступал против этого требования, поскольку считал, что латынь — единственный язык, который может объединять мадьяр, славян, немцев, русин, влахов Венгрии. Желательно, чтобы все эти народы пользовались венгерским, но «вряд ли это осуществимо когда-либо». И вообще, продолжал он, «что заставит половину жителей Венгрии писать и говорить по-венгерски?». Латынь не чужой язык в данной стране и понятна всем. Казалось бы, это разумный и демократический подход, учитывавший интересы всех народностей королевства. Однако исходным моментом для него оставался чисто сословный подход. Политическая целесообразность и конституция, утверждал Берзевици, требуют, чтобы «простой народ был исключен из общественной жизни, и делают необходимым язык ненародный». Берзевици являлся приверженцем девиза Иосифа II: «Все для народа, но не через народ!» А венгерский язык был в отличие от латыни, языком простонародья.
Теми же классовыми интересами обусловливалась его непоколебимая верность популярной теории «завоевания», суть которой сводилась примерно к следующему: королевство Венгрия завоевано свободными воинами династии Арпадов и по праву оружия и по праву завоевания оно со всеми находящимися в нем землями безраздельно и законно принадлежит их потомкам — дворянству. Постулат этот был краеугольным камнем феодальной венгерской идеологии и служил историческому обоснованию права дворянства на господство над крестьянами и над всеми народами королевства. Именно поэтому в бытующий и по сию пору термин «хонфоглалаш», т. е. «занятие родины», однозначно вкладывался смысл «захват», «завоевание». Порожденный реакционной гегемонистской идеологией, этот термин полностью игнорирует исторический процесс мирного освоения занятой территории, сознательно не допуская никакого другого толкования.
Более радикальную как в социальном, так и в национально-политическом отношении программу выдвинул бывший йозефинист, бесспорный лидер радикальной интеллигенции, к тому же — редкий случай! — недворянин, видный ученый-правовед, по словам поэта-якобинца Й. Казинци, «человек пламенной души, страстно любивший свою родину», Йожеф Хайноци. Его программа буржуазных преобразований предусматривала упразднение всех феодальных повинностей крестьян, включая барщину, за выкуп, признание за ними прав на земельную собственность, всеобщего налогообложения, т. е. ликвидацию налоговых привилегий дворян, отмену монополий цехов, развитие торговли и промышленности. Хайноци, как и Берзевици, считал необходимым участие дворянства в осуществлении буржуазных реформ. «Неблагородного» Хайноци отличало необыкновенное благородство характера, высокая нравственная чистота, смелость, отвага и патриотизм. Как и многие его единомышленники, он был восторженным почитателем Французской революции, внимательно следил за ее событиями, читал «Монитёр», перевел на венгерский язык конституцию 1793 г.
Решительным сторонником буржуазных преобразований был и Игнац Мартинович. Не питая никаких иллюзий в отношении дворянства, все свои надежды он связывал с «просвещенным монархом». Как и Хайноци, Мартинович был широкообразованным человеком, извилистый жизненный путь которого изобиловал поворотами, порой неожиданными и необъяснимыми.