Леопольд, как и все его предшественники на престоле, официально коронованные венгерской короной, признал конституцию королевства и его самостоятельность. В утвержденных им законах, подготовленных Государственным собранием, говорилось: новый король должен быть коронован в течение шести месяцев после смерти предыдущего; священная корона хранится в Буде; законодательная власть осуществляется королем и Государственным собранием совместно; король заверяет сословия, что не будет править патентами и указами; Государственное собрание созывается раз в три года; в гимназиях, университетах, высших учебных заведениях учреждаются кафедры венгерского языка; за протестантами закрепляется свобода отправления религий, содержание церквей и школ; при назначении на должности вероисповедание не принимается во внимание.
Кроме того, сословия постановили предоставить королю 6 тыс. новобранцев и учредить девять комиссий из своей среды для выработки проектов реформ, включить в свод законов урбариум Марии Терезии.
Все это произошло в середине марта 1791 г., а в конце того же года император дал секретное указание Мартиновичу организовать в стране кампанию в пользу представительств в Государственном собрании буржуазии и крестьянства. Следовательно, и после восстановления мира с сословиями император, он же король, не считал, по-видимому, положение в Венгрии консолидированным.
Прежде чем сойти со сцены истории, Леопольд II покончил с еще одним незавершенным делом, доставшимся ему в наследство от старшего брата. В августе 1791 г. представители империи Габсбургов и империи османов, подписав в Систове, в Болгарии, мирный договор, поставили точку под последней из бесчисленных, тянувшихся более чем два столетия австро-турецких войн. Габсбурги отказались от всех своих территориальных приобретений.
1 марта 1792 г. Леопольд II внезапно умер. Вместе с ним, как гласит вердикт историографии, пришла к концу и эпоха «просвещенного абсолютизма» в империи.
В эту эпоху народы Венгрии, отчасти благодаря «просвещенному абсолютизму» как в социально-экономической, так и в особенности культурной сфере, сделали шаг вперед в направлении общественного прогресса. Ломая сословные перегородки, начала пробивать себе путь национальная идеология, а самые дальновидные ее представители уже подошли к осознанию необходимости сочетать дело национальной независимости с коренными социальными преобразованиями, без которых немыслимо было рождение самой нации.
Находившаяся в стадии формирования национальная идеология наряду с бесспорно прогрессивными и справедливыми элементами носила в себе зачатки национализма, питаемого специфическими условиями: во-первых, полиэтничность королевства; во-вторых, двойственное положение в нем нарождавшейся мадьярской нации, одновременно угнетаемой и господствующей — угнетаемой габсбургской Австрией и господствующей в отношении и славян, и влахов. Все это делало чрезвычайно противоречивым каждый шаг вперед национального движения мадьяр.
Характерно, что сама господствующая нация в собственной стране находилась в подчиненном положении, не обладая всеми атрибутами государственного суверенитета, начиная с элементарного для любого национального движения стремления к утверждению законных прав родного языка внутри своего государства. Введение венгерского языка в качестве официального в Венгрии неизбежно ущемляло бы законные интересы иных языков и народов. И без того сложную ситуацию усугубляли шовинистические стремления навязать венгерский язык другим народам королевства.
Подобных стремлений не чужды были и наиболее просвещенные представители венгерского Просвещения. Основоположник и классик его Дьёрдь Бешенеи, например, полагал, что народы королевства дружно возьмутся за изучение венгерского языка хотя бы из чувства благодарности к нации, их «приютившей». Ученый-медик, видный йозефинист Ш. Дечи ратовал за «незаметную мадьяризацию» через школу и церковь. За 20–30 лет, как писал он, «все иноязычные жители» страны «незаметно» станут мадьярами. Известный публицист-просветитель Й. Печели искренне и простодушно верил, что жители Венгрии и Трансильвании через 50 лет будут «урожденными мадьярами».
Кроме наивно-миролюбивых сторонников мадьяризации, нашлись и активные агрессивно-нетерпимые ее пропагандисты, как, например, Андраш Дугонич — основоположник романа в венгерской литературе. В его романе «Этелка» воспевались деяния «первых завоевателей родины», а не «обретателей». Несмотря на славянское происхождение, а может быть, именно поэтому Дугонич не скрывал своего презрения к славянам и немцам, противопоставляя им мадьяр с их недоступными «для чужих» «благородством и великодушием». Поэт-просветитель, участник «Якобинского заговора» Ференц Казинци также считал вполне допустимым изгнание «с нашей родины тех, кто ест венгерский хлеб и дышит венгерским воздухом и, несмотря на это, отказывается учиться венгерскому».