Краткие вести о скитаниях в северных водах

11 декабря выехали из Москвы. 14-го числа в час змеи прибыли в Нижний Новгород. Там очень много богачей, и это самый процветающий из городов. Говорят, что многие из высших сановников, когда удаляются от дел, живут здесь, [в городе] повсюду театры, игорные заведения и тому подобное. Здешнее белое полотно очень высокого качества, поэтому нижние рубашки всегда делают из него. Нижнегородский начальник имеет [чин] генерал-поручика, его зовут Иван Михайлович Ребиндер[159]. В этом году ему 91 год, но он еще в полном расцвете сил. Там есть еще архиерей (подробнее в разделе о чинах священников) по имени вени Димитрий[160]. Он из немцев, земляк Кирилла и очень дружен с ним. Поэтому, когда [кирилл] с Кодаю пришли к нему, он сильно обрадовался и угостил их свежим виноградом. Для выращивания этого [винограда] поддерживается соответствующая температура, которую измеряют при помощи /50/ градусника. В Царском Селе Буш тоже выращивает [его], чтобы в течение круглого года всегда иметь свежий виноград.

В этом месте (т. е. в Нижнем Новгороде) прожили семь дней и отправились дальше. Местный начальник подарил Кодаю кувшин лимонного вина, мешок сладостей, а его племянник — три пачки табаку.

Из Нижнего Новгорода выехали 20 декабря в час зайца (6 часов утра). Проехали через Казань, Своими улицами этот город очень походит на Петербург. В нем около 2400-2500 домов. 5 января года крысы (1792 г.) в час тигра (4 часа утра) прибыли в Екатеринбург. Там остановились в доме купца по. фамилии Иван Ритэ — дяди жены Кирилла[161]. [у него] есть магазины также в Москве и Петербурге, он крупный купец, ведущий торговлю костями, рогом, кожей, сукном. В Екатеринбурге есть медные рудники, [и там] отливают деньги[162]. На следующий день 16-го числа[163] в час птицы (6 часов пополудни) отправились в путь. Отсюда дорога очень плохая, и приходилось в одну кибитку впрягать до 26 лошадей[164], чтобы везти ее. 10-го числа того же месяца в полночь приехали в Тобольск. Там было больше трех тысяч домов, но недавно произошел пожар, после чего [улицы еще не восстановились и] дома стоят далеко [один от другого]. Путешественники остановились у архиерея вени Михаила. 13-го числа в час дракона (8 часов утра) выехали оттуда и 23-го числа того же месяца в час крысы (12 часов ночи) приехали в Иркутск в дом Кирилла. На следующий день, 24-го числа, пошли в резиденцию губернатора, генерал-поручика Ивана Алферьевича Пиля и доложили о прибытии. Принявший их Пиль сказал, что корабль должен быть готов в мае месяце и чтобы они спокойно готовились в дорогу. [потом он] угостил их пищей и вином, [после чего они] вернулись домой. Затем [кодаю] раздал Исокити, Синдзо, Сёдзо и Коити /51/ подарки императрицы, а сам поселился у Кирилла, [в дальнейшем] по распоряжению губернатора Кодаю была предоставлена гостиница в другом месте. Однако одному [ему] было тоскливо, поэтому он пригласил к себе Коити, и они жили вместе. Когда наступил март, Кирилл собрался вместе с семьей поехать на свой стекольный завод, который находится в горах, в двадцати шести верстах от его дома[165], и пригласил с собой Кодаю, чтобы развлечься. Вместе с ними поехали также Тимофей Осипович [ходкевич], два майора, тоже с женами. 14-го числа утром они выехали из дома Кирилла, пробыли в том месте три дня, и 16-го числа все вернулись обратно, кроме Кирилла с семьей и Кодаю, которые остались [там] до 22-го числа.

Но вот наступил и май. Наконец пришло сообщение, что снаряжение корабля закончено, и 20-го числа в час змеи (10 часов утра) они выехали из Иркутска.

Незадолго до этого Сёдзо вышел из больницы и поселился на квартире Исокити. От него тщательно скрывали [готовящийся] отъезд. И когда перед самым отъездом с ним вдруг стали прощаться, то он был так поражен, что не мог вымолвить ни слова и только растерянно смотрел на них. Тогда Кодаю подошел к нему, взял за руку и с чувством сказал прощальные слова:

— Сейчас мы расстаемся, и не думаю, что нам удастся [когда-нибудь] встретиться вновь. [эта] разлука все равно как перед смертью, поэтому посмотрим внимательно друг другу в лицо!

"Как ни тяжело, а надо расставаться, нельзя давать волю своему слабому сердцу!" — с этой мыслью [кодаю] по обычаю той страны поцеловал друга и решительно выбежал из комнаты. Сёдзо вскочил было [вслед за ним], забыв о больной ноге, но тут же упал, громко вскрикнул и расплакался, как малое дитя, изнемогая от душевных страданий. /52/ И еще долго в пути в ушах [кодаю] продолжал звучать его голос, разрывая болью сердце. Ведь когда расстаешься в своей стране, даже ненадолго, и то плачешь в такой печали, будто разлучаешься на всю жизнь, а [сёдзо], став калекой, оставался навсегда в чужой стране, так что можно понять его горе, когда он прощался со своими спутниками, которые в течение многих лет и месяцев переносили вместе с ним общие трудности и несчастья и поклялись быть вместе на жизнь и на смерть.