Краткий миг

— Тем, — проговорил с усилием Богдан, напряжённо глядя на розетку с янтарным крыжовниковым вареньем, — что Христос требовал свободного и сознательного принятия истины христианства, а вы… мы… воровски, контрабандно протаскиваем наши истины в сознание людей. В сущности, мы насилуем их разум, их волю. Как бы высоки и прекрасны ни были истины, которые мы несём — примем за верное, что они именно таковы — но самый путь их распространения, лучше сказать — внедрения в умы, противоречит Христу. Я считаю, что это — государственно необходимая деятельность, и готов участвовать в ней с полным убеждением, но она — антихристианская. Она есть грех, который сознательно совершают некоторые люди ради определённой политической цели. Я не знаю, какую позицию занимает по этому вопросу Православная Церковь, но моя личная позиция как православного христианина — вот она такова. — Было заметно, что он почувствовал облегчение, высказав свою мысль. Все присутствующие молчали, осмысляя.

Первым заговорил Валерий:

— «Зачем же Ты пришел нам мешать? Ибо Ты пришел нам мешать и Сам это знаешь», — с насмешливой торжественностью процитировал он Достоевского. Кажется, даже подмигнул лукаво Богдану.

Заметив, что присутствующие не опознают цитату, Прасковья уточнила:

— Это из Достоевского? Из «Легенды о великом инквизиторе»? Хотя сама-то она отлично знала, откуда.

— Ну да, естественно, оттуда, — улыбнулся Валерий. — Вот и Богдан Борисович — из лучших, разумеется, побуждений, из чистоты душевной, хочет помешать нашей и своей, сколь я понимаю, своей! своей! деятельности. Ну или, как минимум, деятельности своей супруги.

— Я не могу, да и не хочу, никому и ничему мешать, — тихо проговорил Богдан, глядя в злополучную хрустальную розетку с крыжовниковым вареньем.

— Не хотите, но мешаете. Самым изощрённым и действенным образом: путём обесценения, — проговорил Валерий неожиданно серьёзно и твёрдо.

— Вовсе нет, я не пытаюсь ничего обесценить, — возразил Богдан. — Я, напротив, высоко ценю всякий профессионализм, в любой области. Я высоко ценю работу Прасковьи и восхищаюсь ею.

— Ещё бы не восхищаться Прасковьей Павловной! — проговорил Валерий, точно про себя. — А Вы её деятельность одновременно цените и обесцениваете, — чуть громче произнёс он.

— Ничуть! — энергично возразил Богдан. — Но работа по психологической обработке населения не может быть признана христианской, — настойчиво повторил он. — Любая манипуляция сознанием, а особенно инструментальная, техническая, а впрочем, нет — любая, как например классическая реклама — это насилие над сознанием, над душой человека. И это — дело антихристианское. Да, собственно, и классический агитпроп, в который я включаю и коммерческую рекламу, потому что это одно и то же, так вот всё это противоречит свободному избранию истины, которому учил Спаситель. Это не христианство, это нечто совершенно иное, противоположное. Да, всё это нужно, это неизбежно, это спасительно для государства, достойные люди в этом участвуют с полным убеждением, но это противоречит Христу. Это грех, да, грех, — он настойчиво повторил это слово, — который некоторые люди должны взять на себя ради государства, ради своего отечества. Вполне возможно, что в фундаменте всякого государства лежит нечто антихристианское. Даже если это, в предельном случае, теократическое государство.

— Знаешь, Богдан, — примирительно проговорила Прасковья, — я где-то читала, ещё в университете, что некий мудрец, древний грек, не помню, как его звали, считал, что убеждать кого-либо — безнравственно и недопустимо. Максимум, что можно сделать, это привести собеседнику те факты, которые сформировали твоё мнение — не больше. Тем не менее, все люди во все времена старались убеждать своих собеседников. То есть воздействовать на сознание.

— И именно греки придумали софистику — прямую манипуляцию сознанием, — добавил Иван.

— Между прочим, Богдан, как я тебе, кажется, говорила, мы существенно ограничили коммерческую рекламу. Стараемся её приблизить к простой информации о новых товарах.

— Ну да, вы хотите иметь государственную монополию на манипуляцию сознанием. Чтобы всякие там частники и торгаши не путались под ногами, — с невесёлой иронией проговорил Богдан. — Великий Инквизитор был бы вами доволен.

Богдан, мгновенно, как он это умел, нашёл на телефоне текст Достоевского: