Краткий миг

— «пятнадцать веков мучились… с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостаиваешь меня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили её к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?».

— Ну причём тут свобода, Богдан? — Прасковье было и жалко Богдана, и неловко за него. — Каждый должен иметь столько свободы, в том числе и духовной свободы, сколько он способен переварить, освоить и употребить во благо, и столько прав, сколько ему необходимо для хорошего исполнения своих обязанностей.

— Прасковья Павловна! — со слегка иронической торжественностью проговорил Валерий. — Я никогда не встречал более простого и лапидарного определения свободы. Правда-правда, я не шучу.

— Это не свобода Христа, это свобода Великого Инквизитора, — возразил Богдан с той же болью. — Именно об этом я и говорил. Собственно, об этом же писал Бердяев в очерке о притче Достоевского. Вот смотрите, — он, как всегда стремительно, нашёл нужный текст:

— «Где есть опека над людьми, кажущаяся забота о их счастье и довольстве, соединенная с презрением к людям, с неверием в их высшее происхождение и высшее предназначение, — там жив дух Великого Инквизитора. Где счастье предпочитается свободе, где временное ставится выше вечности, где человеколюбие восстает против боголюбия, там Великий Инквизитор. Где утверждают, что истина не нужна для счастья людей, где можно хорошо устроиться, не ведая смысла жизни, там — он. Где соблазняется человечество тремя искушениями дьявола — превращением камней в хлеба, внешним чудом и авторитетом, царствами мира сего, там — Великий Инквизитор.

Дух Христов равно невыносим и охранителям старого здания древней государственности и церковности, и строителям нового здания социально-позитивной вавилонской башни. Великий Инквизитор, скрывающийся под этим зданием человеческим, с враждой, иногда скрытой, иногда открытой, восстает против свободы Христовой, Христова призыва к вечности. Люди хотят устроить землю без неба, человечество без Бога, жизнь без смысла ее, временность без вечности и не любят тех, которые напоминают им об окончательном предназначении человечества, о свободе абсолютной, о смысле и вечности. Люди этого Духа мешают строителям здания человеческого благополучия и успокоения. Свободные, истинные слова не нужны, нужны слова полезные, помогающие устроить дела земные».

— Последнее Богдан выделил голосом.

— И он прав! — согласилась Прасковья. — «Свободные, истинные слова не нужны, нужны слова полезные, помогающие устроить дела земные». Очень хорошо сказано. Это остров здравого смысла среди разливанного моря белибердяевского мутномыслия. Это именно так и есть, и по-другому быть не может. В реальной, здешней, грешной жизни с этим падшим человечеством. Великий Инквизитор был хорошим пастырем человеческого стада и ответственным, умелым руководителем. — Ей хотелось и одновременно не хотелось спорить, но что-то в словах Богдана задело её лично. И она проговорила, обращаясь лично к нему: