Краткий миг

— Буду молиться о Вас, Богдан Борисович. Чтобы Господь преклонил милость к вашему проекту, который Вы не признаёте христианским.

Он ушёл, а Богдан с Прасковьей зашли в лимонную комнату, чтобы сложить свои немногочисленные пожитки.

Прасковья, как была в одежде, растянулась на удобной кровати.

Богдан ходил из угла в угол, силясь и не решаясь что-то сказать. Наконец сказал:

— Среди всей честно́й компании был только один христианин. И тот чёрт. Прелестно, правда?

— Ты слишком строг к нам всем, Богдан, — отозвалась Прасковья. — Мы, как можем, веруем, все православные, — она приятно потянулась. — Каждый, разумеется, верует несколько по-своему, с разной интенсивностью, выделяя разные аспекты религии. Это, по-моему, нормально. Нельзя требовать от простых людей невозможного.

— А вот для тебя что такое религия? — спросил он как об очень-очень важном.

— Для меня? — Прасковья задумалась: хотелось ответить честно. Наконец сообразила и даже села на кровати, обрадовавшись пришедшему в голову ответу. — Ты знаешь, вероятно, эту фразу Ленина: «Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». Поставь вместо «газеты» «религия» и ты получишь ответ на твой вопрос. Да-да, — она обрадовалась счастливо найденной формуле. Именно так: коллективный агитатор и коллективный организатор.

— И всё? — проговорил Богдан разочарованно.

— Пожалуй, всё, — ответила она честно.

— Это лапидарно выраженная позиция Великого Инквизитора, — проговорил он устало. — Ты очень выросла за эти годы и, действительно, уже не маленький Великий Инквизитор, а вполне заслуживаешь звания Великого Инквизитора среднего звена.

— Знаешь, Богдан, когда-то на нашей свадьбе ты сказал, что у меня нет профессиональной деформации личности, потому что и профессии-то пока нет. Я запомнила, потому что было обидно, хоть и правда. Так вот теперь у меня, как видно, есть и то, и другое: и профессия, и профессиональная деформация. К добру или к худу, но это так и исправлению не подлежит, — засмеялась Прасковья.

— Я восхищён тобой и… сожалею, — проговорил он печально.

— Ну что ж, every acquisition is a loss, every loss is an acquisition[10], как ты меня учил, когда у меня ещё не было профессиональной деформации личности.

Некоторое время они молчали, а Богдан с необычайным тщанием, убирал свои вещи в сумку.

— А знаешь, Парасенька, — Богдан, словно извиняясь, присел рядом и поцеловал её руку. — В процессе нашей довольно нелепой дискуссии я вдруг открыл для себя нечто новое.

— И что же это? — заинтересовалась Прасковья.

— Я не говорил тебе об этом, но я возобновил контакт с Дадабхаи — тем самым моим индийским другом и давним сотрудником из Гуджарата, которого ты мельком видела тогда, давно. Он был очень рад, искренне, я это почувствовал. Он один меня до конца поддерживал, тогда… Он очень интересный человек, княжеского рода, между прочим.

— Я помню, в честь него ты выучил гуджарати. А меня в нашу единственную встречу впечатлил его образцовый английский. Жаль, что ты не подружил нас, мы и виделись-то с ним, кажется, один раз.

— Стыдно признаться, но я не хотел, чтоб вы подружились, из идиотской ревности, — поморщился Богдан. — Он казался мне чересчур красивым и интересным, я проигрывал на его фоне. Высококастовые индийцы бывают очень породистыми, он именно такой и был, и мне померещилось, что тебе он понравился. Это дурь, от которой я до конца не избавился и поныне, — он потёр лоб. — Но я не об этом. Когда я сделал то, что сделал, и должен был за это ответить, Дадабхаи сказал мне: «У тебя всё пошло наперекосяк, потому что ты неправильно женился. Ты женился на женщине выше тебя по варне: она брахманка, а ты кшатрий, а это неправильный брак: мужчина должен быть или выше, или равным по варне. Это серьёзно, и нарушение наказуемо». Я часто возвращался к этой мысли: неужели та, которую я всегда предчувствовал, знал и ждал, на самом деле неправильная для меня жена? Это невозможно, что-то тут не так. А сегодня я понял, что ты не брахманка, ты — кшатрийка. Ты — дева-воительница. Так что наш брак — в этом смысле правильный.

— А я тебе больше скажу, — Прасковья потянула его за руку и заставила сесть рядом с ней. — Ты женился на женщине ниже себя по варне, как и полагается в идеальном браке.

— Почему? — не понял Богдан.

— Потому, что ты — брахман, мыслитель по своей сущности. Ты способен создавать смыслы, а занимался всегда трансляцией чужих смыслов. Ну и вообще другими вещами. Ты всю жизнь играешь роль кшатрия, воина. Возможно, в этом твоя ошибка. Может быть, Мишка исправит эту ошибку и будет следовать этой, как её? — ну, правильной дороге.

— Дхарме, — подсказал Богдан.

44

— Вот-вот, и возможно, ты просто не понял своей дороги, и за это и был наказан. Потому что ты мог бы стать сильным брахманом, а не стал. Вот это, возможно, наказуемо: неиспользование своего дара.