Кража

— Я вам верю, чего читать…

— Прочитайте. Это всегда на пользу. Доброжелательный тон Солдатова вселил в Мартынова уверенность, что его отпустят. Он даже решил, что по дороге домой заскочит в пельменную, потом в ателье — заштопать куртку.

— Скажите, а вы меня не посадите? — спросил он, подписав протокол. — Я же никуда не денусь. Когда скажете — приду. Клянусь!

— Нет, придется у нас задержаться. Послезавтра доложим материал прокурору… Тогда и будет ясно.

— У меня же мама с ума сойдет! Я у нее один… — в глазах Мартынова был неподдельный страх. — Похлопочите обо мне у прокурора. — Он глядел на него с ожиданием и надеждой. — Я весь открылся.

— И почему у вас всегда так? — с досадой в голосе спросил Солдатов. — Пока не попались — море лужей казалось. А теперь вдруг о матери вспомнили. Что же раньше о ней не думали?

— Мать жалко… — Мартынов неожиданно, по-мальчишески захныкал.

ГЛАВА 7

Когда привели на допрос Шахова, он спокойно и с интересом оглядел кабинет, чуть улыбнулся своим мыслям. Казалось, ничего его не беспокоит. Стройный, в хорошем костюме, он производил впечатление вполне добропорядочного человека, которому есть за что уважать себя.

— Садитесь, Шахов. В ногах правды нет. — Солдатов указал на стул.

Тот опустился на стул:

— Правды нигде нет.

— Не там ее ищете, — вздохнул Солдатов.

Шахов не терял спокойствия, но неожиданно быстро повернул голову в его сторону.

— Как взяли, так и отпустите. За что взяли, собственно?

— Характером слабоваты оказались. Старый урок не пошел впрок… Жадность на чужое одолела. Если не могли с нею управиться — пришли бы к нам. Посоветовали бы. Угрозыск в таких делах не отказывает.

— Можно без издевок? Очень буду признателен, — хрипло, уже взволнованно сказал Шахов. — У меня душа чистая. А что касается советов, то, извините, век бы вас не видать. Не вас лично — уголовку! Говорят, работничков у вас много новых появилось. Не справляетесь? — полюбопытствовал он, а в голосе опять зазвучал смешок.

— Нет, мы теми же штатами справляемся. Без перегрузок работаем. — Солдатов понимал, что Шахов прощупывает и ищет верный ход для разговора, а колкости — расчет на то, чтобы вывести его из себя. — Только не верю я, Шахов, что вам не хотелось с нами повидаться. Вы даже инициативу проявили.

— Я? Инициативу? — засмеялся Шахов.

— Шли на ограбление, неужели не думали о нас? Вы торопились ограбить, Мы, естественно, — вовремя задержать. Вот и свиделись.

Лицо Шахова расплылось в улыбке.

— Вон вы куда. Только зазря подсуетились. Мне, собственно, беспокоиться нечего. Я не грабил, это и потерпевшая подтвердит. — Шахов обжег его взглядом. — Смехота…

— Не грабили? — спросил Солдатов.

— Как на духу! — Шахов приложил руки к груди.

— Честное слово?

— Честнее не бывает!

Солдатов нахмурился, глянул на Шахова и натолкнулся на его угрюмый цепкий взгляд.

— Вы же взрослый человек. Без своего слова человек — не человек. Пусть даже и судимый.

Сказал так не случайно. Он знал, что Мухин уже разыскал официантку из «Светлячка». Она рассказывала об итальянских туфлях — малы они ей оказались. Отдала Шахову для продажи. И опознала их. Теперь, разговаривая с ним, Солдатов невольно поглядывал на папку, в которой лежали показания Мартынова и официантки.

— Не тот разговор, Шахов. Как я слышал, вы свое слово цените.

Шахов не ожидал такого укола. Среди воров его особенно уважали за то, что слов на ветер он не бросал.

— Вот оно что! — злобился он. — На воровских порядках поиграть желаете! Хотите, чтобы я вывернулся наизнанку. В душе моей покопаться? Нет дел за мной. А на нет и суда нет! Вот так — по-воровскому!

— Только того… без истерики, — успокоил его Солдатов.

— А вы не трогайте мою душу.

— Ваше дело отказываться, мое — не верить. И предупредить, что по закону…

— Да! Да! Знаю — обстоятельством, отягчающим ответственность, признается совершение преступления лицом, ранее судимым, — прервал его Шахов. — А смягчающим — чистосердечное раскаяние… Так, что ли? Вы что же хотите, чтобы я сам себе обвиниловку написал? Вот времена! Даже в уголовном розыске для жуликов самообслуживание ввели.

— Упрашивать не стану, во всем разберемся сами и без вашей помощи, — невозмутимо ответил Солдатов. — А что воровского шика хваленого не увижу, не особенно жаль.

— Плевал я на этот шик. На совесть меня не берите. У меня с совестью полный порядок. Мне о своей жизни, о семье думать надо.

— Женились?

— Зачем жениться? — мотнул головой. — Я с Зойкой помирился. Она мне старое забыла. Живем в порядке, не жалуемся.

Оба помолчали. В кабинет долетали шум улицы, голоса людей, проходивших под окнами.

— Послушайте, Шахов, вот вы сказали, что живете в порядке. Но разве воровство — это порядок?

— Ничего. Я своей жизнью доволен.

— Заблудились вы в жизни. Не можете нести счастья другим. Стыдно…

— Кому стыдно? Мне?

— Такого разговора не приму, — строго сказал Солдатов. — Ведь зло…

— А вы откровенного захотели? — Тихо, но с вызовом спросил Шахов. — Только, по-моему, самое большое зло — заставить человека себе на голову ведро с помоями вылить. — Он тяжело привалился к столу.