Креативы Старого Семёна

А что, действительно, они хотели сказать? Это было выше моего понимания. Приходилось лезть в учебник. «В образе Максима Максимовича Лермонтов вывел…» И я добросовестно повторял, что Толстой отразил, а Пушкин выразил. Пока не окончил школу.

Но и потом было не легче. Помню, с приятелем Борькой мы время от времени вели бесконечный спор о Шукшине. Происходило это обычно за бутылкой водки.

— Тут посмотрел на днях кино с твоим Шукшиным. Ну и рожа у него! – говорил мой друг.

— При чем тут рожа! Он же талант! Ты вообще его читал или только в кино видел?

— А чего он пишет? – интересовался Борька.

— Рассказы, - нехотя отвечал я.

— Рассказы, говоришь? А о чем?

— О чем, о чем, - злился я, - о жизни!

— Ну и что он пишет об этой самой жизни? – ехидно спрашивал он, разливая в стаканы.

— Да пошел ты к черту! Прочтешь, тогда поговорим, - уходил я от ответа.

Так продолжалось много лет. Пока, на мое счастье, после «Калины красной» Борька не признал в Шукшине талант. И даже про рожу уже не заикался. К тому же в стране настал период книжного дефицита. И мой друг стал собирать библиотеку – так это тогда называлось. Сдавал макулатуру, по субботам стоял в лотерейных очередях, где разыгрывались подписки на собрания сочинений. Потом у него появился собственный книжный спекулянт. Иногда Борька звонил мне и спрашивал:

— Куприн – хороший писатель?

— В каком смысле?

— Ну я имею в виду – брать за три номинала?

— Бери.

— А Гаршин?

— А что Гаршин?

— За Гаршина тоже три просят.

— Нет, больше двух не давай.

Я про себя посмеивался над ним, но, как время показало, совершенно напрасно. Книги-то он покупал. Пусть сам не читал, но читали его дети. И младшая Борина дочка после школы поступила не куда-нибудь, а в Литературный институт. Скоро станет критиком. Вот тогда приду к Боре в гости, сядем с ним на кухне и после второй я скажу:

— Борь, позови Мариночку, пусть она расскажет - как определить, кто положительный герой, а кто нет.

Голубая рапсодия

В семидесятые годы как-то мы с приятелем распивали бутылку водки в закусочной «Севан», что на проезде Серова (ныне, кажется, Лубянский проезд). Причем водку, как это тогда водилось, принесли с собой. Во-первых, так было дешевле. А во-вторых, ее в «Севане» и не подавали. Только вино и коньяк.

Короче говоря, пришли, сели за столик, заказали два салата «Оливье», ждем. А их все не несут. И приятель мой начал возмущаться. Достаточно громко. Примерно так.

— Да куда мы пришли, …..! Скатерти грязные. Салата какого-то вонючего ждешь полчаса. И вообще. Посмотри на этого официанта – типичный пидорас!

И тут я увидел, что к нам быстрым шагом направляется женщина-метрдотель. «Ну всё! Сейчас выгонят нас отсюда» – подумал я.

Она, однако, вежливо и очень тихо спросила:

— Ребята, вы меня извините пожалуйста, но нечаянно услышала ваш разговор. Так меня интересует, кого вы имели в виду.

Мы удивленно посмотрели на нее.

— Потому что, - уточнила она, - у нас один такой есть.

— Вот этот, - указал мой приятель.

— Нет, - ответила метрдотель, - пидорас у нас вот тот. Но этот тоже на подозрении.

Тишина

Один раз в жизни я плавал на байдарке. Очень давно, было мне двадцать с небольшим лет. Тогда, помню, мне такой отдых не понравился. Он напоминал непрерывный переезд с одной квартиры на другую. Сначала едешь, потом таскаешь вещи наверх, на высокий берег. Потом, через день-другой, стаскиваешь вещи вниз, к реке, грузишь их в байдарку, снова едешь. И все повторяется.

Но сейчас почему-то вспоминается совсем другое. Как выпивали у костра, разговаривали. Как тихо было вокруг по вечерам. Река Даугава в этих местах, под Краславой, несудоходна из-за порогов, так что только иногда проплывали байдарки туристов. Ну и щуки охотились - выпрыгивали из воды на мелководье у самого берега, шумно били по воде хвостом и подбирали оглушенных мальков.

Но однажды вечером, часов в одиннадцать, вдалеке послышался странный шум. И стал постепенно приближаться, становясь все громче и громче. Потом стали доноситься какие-то слова. И наконец я явственно услышал: «Сегодня с вами наш обозреватель Анатолий Максимович Гольдберг».

Затем в полумраке появился ялик. На носу стояла включенная на полную громкость «Спидола», на веслах сидел атлетического вида мужчина и сосредоточено греб. Проплывая мимо нас, он крикнул, не поворачивая головы:

— Далеко ли до Даугавпилса?

И не дослушав ответа, погреб дальше. Сопровождаемый своим шумным и говорливым лондонским другом, Анатолием Максимовичем, обозревателем Би-би-си. И снова стало тихо.

***

Когда я учился в школе, приемника у нас дома не было, жили мы довольно бедно даже по тем временам. И первый раз я услышал "вражий голос" в шестьдесят шестом году. Мама сняла дачу. Не дачу, конечно, а одну комнату. И там стоял старенький ламповый приемник. Ловил он только китайское радио. А в Китае как раз начиналась культурная революция. И целый месяц китайцы агитировали меня за свой, китайский, истинный социализм. И критиковали советский, "социализм по Хрущеву, социализм миски гуляша".