Кредо холопа

Тут не выдержал Килогерцен. Бросив навоз на землю, он воздел грязные руки к небу и трагическим голосом вскричал:

– Доколе еще терпеть нам унижения? Мы же люди! Мы венец творения божьего! Никто не вправе обращаться с нами подобным образом. Всякий человек рождается свободным, и никто не вправе его угнетать. А вы, – закричал он, обращаясь к весело ухмыляющимся надзирателям, – подумайте о том, что вы делаете. Неужели не боитесь вы гнева божьего?

– Ну, заговорился нехристь, бога еще приплел, – засмеялся один из надзирателей. – Али не знаешь, что господом так заведено, что холопы должны пахать и помалкивать, и за это разным телесным наказаниям подвергаться? Им за это после смерти воздаяние полагается, в раю.

– Но мы не холопы! – зашелся Килогерцен. – Мы свободные люди. Меня лично всегда возмущало практикующееся в нашей стране угнетение человека человеком. Вот на цивилизованном западе такого нет, и нам надлежит к этому же стремиться.

Надзиратели посмотрели на Гришу, тот проворчал:

– Отрежьте-ка яйца этому прозападному горлопану. И еще вон тому, Белошевскому. Он мой навоз с хмурым лицом таскает. А мне на навозе депрессивный персонал не нужен.

Едва заслышав это, Белошевский буквально расцвел. Он так широко и оптимистично заулыбался, что рот треснул.

– Ладно, ему не надо, исправляется, – махнул рукой Гриша. – А Килогерцена оскопите. Мне кажется, ему враги из Европы деньги платят, чтобы он моих холопов речами коварными смущал.

Килогерцена схватили, один из надзирателей побежал за секатором. Тут из сарая в раскорячку выполз Пургенев, и срывающимся голосом закричал:

– Друзья, я пострадал за правду!

– Я тоже хочу, как он, пострадать! – визжал Килогерцен, дергаясь в крепких руках надзирателей. – Не надо меня кастрировать. Я тоже за правду!

– Уговорил, – кивнул Гриша, и обратился к надзирателям. – После того, как кастрируете, то накажите так же, как и Пургенева.

Вернулся надзиратель с секатором. Килогерцен орал и рвался на свободу, умолял друзей помочь ему. Он призывал их к бунту, призывал сбросить оковы рабства, предрекал, что Россия вот-вот воспрянет ото сна, но его призывы не нашли отклика в сердцах бывших господ. Все они с радостными улыбками таскали в ладошках навоз, а граф Пустой с раздутыми щеками так прямо сиял от восторга. Чувствовалось, что социальные перемены он встретил с ликованием.

Оставив господ перевоспитываться, Гриша отправился на поиски Тита. Его он отыскал по специфическому запаху. Тит благоухал как нужник, но гораздо интенсивнее. Он сидел голый и грязный возле огромной кучи обгаженных штанов, а два надзирателя с ненавистью смотрели на него, не зная, что делать.

– Это были последние штаны! – закричал один из них, указывая на какую-то выпачканную фекалиями тряпку. – Сорок штанов подряд обосрал, ирод! Ты в чем на свадьбу пойдешь?

Второй надзиратель окатил Тита водой из ведра, и предложил:

– Давай попробуем ему задницу забетонировать.

– Нет уж, – отказался напарник. – Представь, он бетонную пробку вышибет, а он ведь, сука, вышибет. Не дай бог убьет кого-нибудь.

– А если заштопать?

– Куда там! Один раз ветры пустит, все нитки порвет. Ты же слышал, как он задом гремит. Как царь-пушка.

– Проблемы, пацаны? – спросил подошедший Гриша.

Пацаны объяснили барину суть трудностей, с которыми они столкнулись. Гриша оглядел кучу обгаженных штанов, и принял решение.

– Черт с ними, со штанами, – сказал он. – За столом можно и без штанов сидеть, главное, чтобы верх был прикрыт. А чего вы его не побрили?

Надзиратель показал Грише ножницы, которыми пытались подстричь Тита. Ножницы были все в зазубринах, будто ими резали стальную проволоку.

– А если… – попытался предложить Гриша, но тут ему показали бензопилу с лысым полотном.

– Все зубья в раз отлетели, – пожаловался надзиратель. – Мы вот думаем, может попробовать его бороду огнем попалить.

– Не надо, – махнул рукой Гриша. – Тит и так красивый. Подмойте его, подберите ему пиджак с бабочкой. Скоро свадьба.

– А штаны как же?

– У него ноги мохнатые, он и без штанов не замерзнет.

Тут явился надзиратель, и доложил, что прибыли подружки Танечки. Как и было велено, их водителей и охранников поубивали, а самих барышень заперли в сарай.

– Все, считай, на мази, – обрадовался Гриша. – Пойду к прачкам, спрошу, готово ли платье для невесты.

Гриша направился к особнячку, но на подступах столкнулся с Герасимом. Садовник подбежал к нему, и стал дико мычать, размахивая своими огромными руками. Гриша стоял и смотрел на глухонемого, но никак не мог понять, что тот пытается сказать.

– Му! Му! – распинался Герасим, делая руками бессмысленные жесты.

– Коровы не доены? – попытался угадать Гриша.

– Му! Му!

– Вот же заладил! Подожди, кажется, я тебя понял. Хочешь сказать – раньше в штанах было густо, а теперь пусто?

– Му! Му! – гнул свое Герасим.

– Запарил! Мне сейчас не до тебя, – проворчал Гриша.

Он попытался обойти садовника, но тот преградил ему путь и опять начал мычать и махать руками. Тут Гриша не сдержался.

– Знаешь что, – рявкнул он. – Иди ты в жопу!

– Му? – вопросительно спросил Герасим.